
От:

Название: "Слепец"
Авторы: Aerdin и МИ-2
Бета: Ollnik
Пейринг: Ран Фудзимия/Брэд Кроуфорд
Категория: преслэш, юст
Жанр: харт-комфорт, SciFi!АУ
Рейтинг: PG-13
Размер: 24000 слов
Саммари: пациент с амнезией оказывается в госпитале. Чрезвычайно привлекательный врач окружает его вниманием. Чрезвычайно знакомый сюжет с предсказуемым развитием событий, не правда ли?
Комментарий автора: для Иланчика, которая хотела, чтобы штамп вывернули наизнанку. С Новым годом и Рождеством, дорогая!
читать дальше
— Здравствуйте, это клуб людей с резкими перепадами настроения?
— Да, рады вас приветствовать отсюда нахер.
(с) из интернета
— Да, рады вас приветствовать отсюда нахер.
(с) из интернета
Он очнулся в полной темноте. Действительно полной — помогать отказалось даже то, “другое” зрение. Паника щедро хлынула в кровь, подстегивая нарочито расслабленное тело, но прежде чем он сумел поднять руку в попытке ощупать себя на предмет ремней или веревок, запястье перехватили.
— Спокойно, — негромко сказали рядом, и по ладони скользнули горячие пальцы.
Он сжал их своими, насколько хватило сил, и с тревогой понял, что едва наметил прикосновение. К счастью, медленно, еле-еле включились другие чувства, позволяя ощутить присевшего рядом человека целиком, а не только осязанием.
— Спокойно, — повторил этот же голос с незнакомым акцентом, будто бы чрезмерно четко выговаривающий слова. — Это временная слепота. Вынужденная. Возможности твоего тела ограничены, оно не может восстанавливаться сразу во всех направлениях. Мне пришлось направить его усилия в другую сторону. Пока что.
Голос успокаивал. Надежно, качественно, лучше любой микстуры. Он тихо вздохнул, понимая, что незнакомец наверняка успел выбиться из графика, вынужденный уделить ему столько внимания. Но отпускать все равно не хотелось.
— Сейчас ты уснешь еще ненадолго, — снова начал голос, — прошу тебя, не мешай своему телу выздоравливать. Вам нужен этот сон. А когда ты снова проснешься, я вернусь.
— Ты... обещал, — попытка заговорить взорвалась в горле резкой болью, в губы ткнулась трубочка, и он с облегчением глотнул воды, ничуть не жалея о цене попытки.
Пальцы человека сжались вокруг его ладони, а потом осторожно высвободились. Мягко, но непреклонно потянуло в сон, и он не стал сопротивляться. Этому голосу он почему-то доверял.
В следующий раз он проснулся от головокружения. Натурально, в какой-то момент темнота вдруг опрокинулась, закружилась вокруг, и в попытке спастись от этого водоворота он буквально выволок себя в явь. Тяжело сглотнул вязкую слюну, задышал носом, размеренно и спокойно, и почувствовал рядом движение воздуха.
Постель прогнулась, и уже знакомый голос успокаивающе прошептал:
— Не так быстро. Куда ты торопишься?
— Где я? — даже сдавленный хрип, который сейчас заменял ему голос, казалось, ободрал горло еще сильнее. Он тут же закашлялся. — Что... Что произошло?
В губы тут же ткнулась что-то новое — не уже знакомая трубочка, а скорее тонкий носик поилки.
— Медленно пей. Разговаривай меньше и не торопись, — добрый доктор — или может, не менее добрый медбрат? — придержал емкость, и на язык попало что-то прохладно-вязкое, обволакивающее натруженные связки. — В аэропорту рвануло, и вас сюда везли пачками. Ты слишком рано очнулся.
Аэропорт он не помнил. Как и дел, что потребовали бы лететь куда-то. Сказать по правде, он не помнил ничего толком, а от "другого", как говорил тот... — кто-то знакомый или близкий? — зрения осталось лишь розоватое свечение в бесконечной темноте, в которую он оказался пойман. Но этот цвет доказывал, что говоривший лжет.
— Думаешь... Неправда меня успокоит? — получилось даже усмехнуться.
Легкий, чуть укоризненный вздох совсем рядом, живое тепло.
— Приволокли псиона в человеческое отделение, — почти укоризна. Не ему. — А я-то гадал, почему ты так быстро гипнонаркоз сбросил...
Ну да. Сопротивляемость, пассивные щиты... на практике это оборачивалось двойными дозами внутримышечно или вот более ранним пробуждением.
— Я толком не знаю, что произошло, — а вот голос остался таким же успокаивающим, а руки — горячими. — Нас мобилизовали с другого сектора, не спрашивая.
— Где я? — стараясь не поддаваться расслабляющему теплу, вновь прохрипел он. Говоривший тоже мог быть псионом, мало того, он мог быть врагом — или работать на врага, и неизвестность тут пугала куда больше слепоты. Да что там, сама слепота могла быть последствием его попадания в эти "ласковые" руки.
— Истандил, госпиталь первой линии, отделение интенсивной терапии, — отозвался “добрый доктор” после непродолжительного молчания и на этот раз сказал правду, — правое крыло, этажи с минус первого по восьмой.
В подступающем все ближе ознобе живое тепло манило не хуже, чем киношного вампира — стейк с кровью.
— Этот этаж отдан сводной реаним-бригаде второго сектора.
Истандил... Он бы посмеялся, если бы смог: название не говорило ровным счетом ничего. Что это? Город? Район? Или сам госпиталь носил это имя, означающее что?
Голова снова начала кружиться, а во рту появился мерзкий привкус.
— Почему я не чувст... — да и горло тут же перехватило, и пришлось немного отдышаться перед тем, как продолжить. — Не чувствую ног?
— Чтобы мне не пришлось разбираться с твоим болевым шоком вместо собирания сустава, — в губы снова ткнулся прохладный носик поилки, и он поспешно глотнул — раз, другой, пережидая дурноту, — ты силен, но даже твои ресурсы ограниченны. Тратить их на боль вместо выздоровления мне не хотелось.
Пахло от него... не госпиталем. Хвойной смолой, нагретой на солнце, растертой в пальцах лавандой и еще чем-то смутно знакомым.
— Ты и так проснулся слишком рано, — движение воздуха совсем рядом — покачал головой? — Поспишь еще или хочешь форсировать выздоровление?
Помимо запаха странным было и отсутствие звуков больничной палаты — не пищали приборы, не разговаривали люди... а ведь этот "доктор" говорил о человеческой палате. Информации не хватало.
— Если ты собирал мне колено, то вряд ли в твои обязанности входит роль сиделки, — прошептал он, едва слышно даже для самого себя.
— Не входят, — легко согласился тот, — но когда стало понятно, что тебя нужно переводить из общей палаты в другое место, возник вопрос — куда. Пик поступлений уже прошел, но раненые еще поступают — спасатели находят под завалами, как ни странно... и сейчас даже в одиночных лежат по трое.
Поильник у губ поменялся: теперь там было что-то вроде горячей сладковатой воды со слабым привкусом чего-то цитрусового, унимавшей озноб на раз.
— Тебя переместили в передвижную реанимокапсулу для псионов и поставили у меня, — просто закончил доктор. — Хочешь еще что-нибудь спросить?
— Зачем... зачем ты мне лгал? — выдавил он через силу. Усталость наваливалась бетонной плитой, и даже шевелить языком становилось трудно. — Кто ты? — и кто я? Но последнее он собирался держать в тайне. Пока, по крайней мере.
— Берег твои силы, — неожиданно серьезно ответили в ответ, — ты держался в сознании на одной тревоге. Я решил, что если ты получишь быстрый ответ, то успокоишься быстрее.
Горячие пальцы уже знакомо согрели ладонь.
— Пока что я твой лечащий врач. Остальное тебе будет нужно, когда пройдешь первичную реабилитацию. Спи и не тревожься, силы тебе еще пригодятся.
Стоило, пожалуй, подыграть — пусть "врач" думает, что его усилия по успокоению пациента достигли цели. Он медленно выдохнул и старательно расслабил тело — каждую мышцу, которую чувствовал, и начал дышать размереннее и глубже.
Тяжелый вздох прозвучал совсем рядом, словно собеседник потянулся к изголовью:
— Я предполагал, что ты будешь беспокойным пациентом, и сон тебе сейчас намного нужнее любой активности.
Что-то прошелестело над головой, с чпоканием вставая в паз, а потом на него навалились вдвоем: и гипносон, и смутно знакомый запах снотворного газа. Пришлось отложить любые идеи до пробуждения.
Проснувшись снова, он постарался не подать виду — ни изменением дыхания, ни движением. Сколько он уже здесь времени? День? Два? Какое сейчас время суток? Почему он по-прежнему не чувствует ног? Вопросов становилось все больше, а выдавать свое бодрствование сбившимся дыханием он не хотел.
Горячее невесомое прикосновение к щеке было таким осязаемым, что он едва не дернулся, и совпало с уже знакомым шипением над головой. Искусственная грозовая свежесть под крышкой капсулы сменилась гораздо менее полезным и более информативным, чем вернувшиеся звуки и запахи большого города.
Он наконец опознал прикосновение: похоже, рассвет — и местное солнце довольно горячее. Начало лета?
— Почему... — голосу сон впрок не пошел, хриплое каркание так и осталось карканием. — Почему ты со мной так носишься? — Но сейчас "другими" глазами он уже мог угадать силуэт рядом с собой. Живое всегда словно просвечивало из темноты, и сейчас на том месте, где стоял человек, различалось серое, слабо пульсирующее пятно.
— Потому что тут только у меня есть допуск к лечению псионов твоего уровня? — на этот раз в голосе слышалась легкая улыбка. — Попей. Связки почти восстановились.
Носик поильника прижался к губам, и он почувствовал удивление, почти изумление: в этот раз было гораздо... вкуснее? Жидкость почти не походила на лекарство — сильный цитрусовый вкус вызвал интенсивное слюноотделение, и он впервые почувствовал настоящий голод.
— Я хочу знать... что со мной произошло? — при усилии, голос звучал твердо. Уже хорошо. — Пострадало только колено? Что с головой?
Ложемент под ним двинулся, переводя в полусидячее положение и странным образом добавляя уверенности в себе.
— В основном, фотоожог роговицы и компрессионный перелом ног, — горячие ладони легли на загривок, чутко прощупали шею и плечи, — раз ты так уверенно заговорил, помогай. Попробуем определить границы чувствительности.
Фотоожог роговицы не затронул бы "другое" зрение — а сейчас, как он не пытался, в голове не возникало никаких картин, кроме розоватого или желтоватого "побочного" свечения. Напрашивался вывод, что поврежден отдел мозга, отвечающий за псионические способности — а значит, что? Гематома? Опухоль? Открытая черепно-мозговая? Произведенная операция? Медикаментозная блокада? А если учесть, что память пострадала тоже и восстанавливаться пока не собиралась, то что получалось в итоге?
От прикосновения горячих пальцев к коже его пробрало дрожью.
— Разве моя капсула не снабжена подробными сенсорами? — спросил он, тщетно давя подозрения. Физический контакт требовался менталистам — а этот вариант пах так дурно, что вновь вернулась тошнота.
И не только: мышцы спины закостенели сами — но он понял это, когда эти пальцы мягко размяли зажим, и только потом над головой заговорили:
— Не нужно так тревожиться, я сейчас уберу руки, — попытки проникновения он не заметил, но, возможно, просто не смог отследить? — Остальные твои чувства вернутся вместе со зрением. Я еще разбираюсь, почему так взлетела лабильность ЦНС, поэтому твои возможности ограниченны — иначе ты захлебнешься в инфопотоках.
Не ложь — и не чистая правда, но к этому он уже начал привыкать.
— А что с моими документами? — спросил он, пряча предыдущие мысли так глубоко в разум, как только мог. — Что при мне были?
Он почувствовал движение воздуха, потом что-то мелькнуло позади, и запахло так, что желудок оглушительно взвыл.
— Ко мне тебя привезли без документов, — пояснил врач, — айдишка тоже не опознается, так что раз ты чувствуешь себя лучше, можем наконец познакомиться.
Знакомиться со слепым, неподвижным и с трудом сводящим в собственной памяти концы с концами человеком? Он усмехнулся.
— А потом, в качестве поощрения, ты покормишь меня с ложечки? — реанимационные капсулы обеспечивали питанием внутривенно, насколько он представлял себе этот процесс. — Глюкоза с витаминами, полагаю, мне сейчас будет гораздо полезнее.
— А кормление с ложечки в моем исполнении ты считаешь поощрением? Я польщен, — ему ответили в тон, но ирония в голосе почти сразу сменилась уже привычным спокойствием. — Нет, глюкоза с витаминами от тебя никуда не уйдет, а вот перистальтику, я считаю, уже можно потихоньку запускать. Впрочем, если ты не голоден...
Продолжение фразы выразительно повисло в воздухе. Это был бы удар ниже пояса, если бы он чувствовал эту часть своего тела. Бровью, впрочем, удалось двинуть с должным уровнем сарказма, судя по ответному смешку.
— И что сегодня в меню? — но рот все равно наполнился слюной, и это от "врача" точно скрыть не удалось. Ладно, пусть так. — И где мы сейчас?
— Горячий густой мясной бульон, — охотно пояснил тот, — правда, тоже в поильнике. Пей медленно, чтобы я мог проверить, не рано ли тебе.
Сосуд тихо стукнул по крышке рядом, а потом врач взял его за запястье и помог поднести поильник к губам.
— Медленно, — напомнил он снова, а потом добавил с мягкой иронией, — смакуй. Мы на крыше госпиталя, в рекреационной зоне.
Можно было бы возразить, но ощутить на языке горячий бульон хотелось куда больше. Даже гордость отошла в сторону. Временно.
Он сделал первый глоток и чуть не застонал от удовольствия, когда вкусовые рецепторы отозвались волной ощущений. В желудке тоже потеплело.
— Не обманул? — тихий смешок рядом он проигнорировал. — Только не торопись.
Судя по тому, как переместилось цветное пятно, врач присел на что-то рядом и теперь внимательно изучал реакцию.
— Можно второй, — разрешили ему.
За вторым последовал третий, а потом бульон закончился так внезапно, что даже стало обидно. Но и на то, чтобы испытывать это, в общем-то простое чувство, требовались силы — а они сейчас, похоже, уходили на включившееся пищеварение.
— Расскажи мне о лечении, — шепотом попросил он, расслабившись по-настоящему. Хотя бы ненадолго.
Врач убрал от него поильник с бульоном, а потом заговорил — охотно, хотя и неторопливо, явно взвешивая слова:
— Я рассчитываю, что в ближайшие пару дней можно будет снять блокаду со спинного мозга: сустав прижился, ткани почти восстановились, и можно будет заняться подвижностью и тонусом. Со слепотой и инфоблокадой медленней — пока я не могу сказать, насколько быстро лабильность ЦНС придет в норму. Сам по себе фотоожог не опасен, но что-то разбалансировало твою нервную систему, и включать органы чувств придется постепенно.
Два дня неподвижности — и это как минимум. Ладно, наверное, в его жизни бывали вещи и похуже, только вспомнить бы их.
— Почему меня не оставили на потоковом лечении? Зачем нужен персональный врач?
— Это госпиталь первой линии, — напомнили ему, — сектор пуристов. Отделение для псионов здесь настолько маленькое, насколько это вообще возможно по квоте. Тех, кого было можно перевозить, увезли в ваши сектора. Тебя было нельзя. Ты препятствовал.
Этого он не помнил — совсем. И как он мог препятствовать перевозке, тоже не представлял. Пуристы боялись псионов как огня, эта секта сама бы организовала перевозку псиона куда угодно вплоть до местной луны, лишь бы он оказался от них подальше. Что-то очень сильно не сходилось, и это что-то упиралось в память.
— Но взрыва в аэропорту не было, как мы уже выяснили, — он постарался унять невольный приступ паники. Аэропортов в секторах, принадлежащих людям без особых способностей, тем более, столь ортодоксально настроенных, как пуристы, не строили. — Так что произошло? — Ты тоже пурист? И как я здесь, черт возьми, оказался?
Горячие ладони снова опустились на плечи, погладили затылок и замерли там.
— Не паниковать, — почти шепотом напомнили ему. — Разбалансируешь все в хлам. Я тебя не читаю, но успокаивать вынужден — химические седативы тебе нельзя. Дыши ровно, ты умеешь.
Снова надвинулся смолистый древесный запах, сегодня без цветочной отдушки, и паника отхлынула так же стремительно, как вцепилась.
— Пуристов врачами не берут, так что я точно не он.
— Что. Случилось? — почти по слогам повторил он вопрос, превозмогая желание вырваться из этих рук. Но блокада спинного мозга... что-то подсказывало, что дело не только в травме головы, которая привела к разбалансировке центрально-нервной системы. Он вдруг понял, что перебираемая в уме информация о возможных повреждениях и препаратах слишком специфична, и это переключило на новую мысль: имеет ли он сам отношение к медицине? Это объяснило бы многое, особенно столь индивидуальный уход.
Прикосновение сделалось почти невесомым, и терпеть его стало легче. Опять же — рывком, словно бы неприятие резко упало.
— Если судить по твоим травмам, то когда был поврежден защитный купол... — негромко ответили ему, — я полагаю, что ты надышался миазмы за его пределами. Странно здесь то, что я не нашел её следов, но проблема с нервной системой слишком… нетипичная.
Да, разрушение защитного купола точно бы привело к значительным жертвам среди населения... Вот только сколько нужно дышать зараженным воздухом, чтобы отключилось даже "другое" зрение?! В памяти вдруг всплыло смутное воспоминание и чьи-то слова: "Двое суток!? Только от тебя можно было такое ждать!". Кто ему это говорил? И когда?
— Купол разрушен полностью? — вместо этого спросил он.
— К счастью, нет. Обрушилась примерно седьмая часть, причем у самой земли, — прикосновение исчезло окончательно, видимо, такое его состояние врача устраивало. — Кроме того, временную заплатку растянули оперативно — и подновляют изнутри достаточно быстро, чтобы опередить эрозию.
Врач снова пошевелился рядом, и он поморщился, когда от свода ребер к солнечному сплетению медленно заскользил смазанный чем-то скользким и холодным ручной датчик.
— Что за датчик? — расспросы о действиях оказывали успокоительный эффект. Даже голос все больше напоминал человеческий, если бы сипение и хрип считались нормальной тональностью, конечно. Гораздо сложнее было не думать о более важных вопросах. Почему при нем не оказалось документов, если он связан с медициной? Почему с идентификационного чипа не считалась личность? Почему он до сих пор не в тюрьме? Или... все-таки в тюрьме?
— Я проверяю, как усваивается бульон, — датчик скользил по животу гладким навершием. — Если все пойдет хорошо, вечером можно будет еще.
Повисшее молчание было неожиданно комфортным. Видимо, в свете разнообразных подозрений к врачу и собеседнику он уже успел привыкнуть.
Шум города успокаивал, хотя теперь слух вычленял и далекие сирены патрульных катеров, и тихие пневматические посвисты пролетавших над городом транспортов, которые сплетались с шелестом деревьев и редкими голосами птиц вокруг госпиталя.
— Когда случилось обрушение? — вновь задал вопрос он. — Какой сегодня день?
— Сегодня? Вторник, третье июля, — рассеянно отозвались в ответ. — Тебя привезли тридцатого, тогда же рухнул купол.
Врач догладил датчиком и замолчал: скорее всего, изучал теперь результаты на рабочем планшете.
Он здесь уже четвертый день. Четвертый! И в себя пришел только третий раз...
— А что с коленом? — вновь отодвигая от себя тревожащие мысли, спросил он.
— Коленный сустав был в таком состоянии, что было проще вырастить и имплантировать новый, чем реконструировать этот, — врач... пожал плечами? Судя по интонации, да. — А переломы обычные, даже без смещений.
Короткое молчание, словно врач раздумывал, стоит ли продолжать.
— Генного материала, как ты понимаешь, было полно. Ты не помнишь, как препятствовал перевозке?
Момент был скользкий — признаться в том, что память стала решетом или нет?
— Так смутно, что скорее нет, — ответил он, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало напряжение.
— Ты обесточил грузовой медицинский транспорт, — на этот раз в голосе врача явно слышалось ехидство — это было куда лучше безликого спокойствия, — не зацепив при этом ни мой планшет, ни собственную капсулу. Дважды. На мой взгляд, вышло достаточно убедительно. Нам даже не понадобилась третья попытка.
Следующую минуту его занимало два вопроса — какая у него реанимационная капсула и отразили ли ее датчики всплеск адреналина.
Что-что, а с энергетическими полями он не работал, это он почему-то знал совершенно точно. А вот тот, другой, оставшийся в памяти смутным голосом из темноты, наоборот — он вдруг отчетливо вспомнил руку, на пальцах которой прыгали голубые искры.
Значит, кто-то, кто бы он ни был, знал, что он в госпитале. Значит, кто-то не хотел, чтобы его отсюда вывезли.
Кто и почему?!
— Надумал что-нибудь? — негромко прозвучало почти над макушкой, и он вздрогнул. Машинально вскинул голову, на мгновение даже забыв, что ничего не увидит.
На молчаливый вопрос его врач только вздохнул.
— У тебя пульс скакнул, — пояснил он.
— Представил, как это: управлять полями, — ответ получился почти честным, с таким неважно, менталист "доктор" или нет, главное, он пока держит свои руки на привязи. — Могу предложить третью попытку.
Врач помолчал, а потом протянул с откровенным интересом:
— Допустим. И куда тебя везти? Где тебя с нетерпением ждут, мой таинственный пациент?
— В клинике для псионов, — хмуро отозвался он, потеряв всякое желание разговаривать на эту тему дальше. Если он здесь четвертый день, и никто не пришел, даже тот, что задержал его в этом странном месте, значит, предположение о принадлежности к медицине можно считать ошибочным. А вот вопрос, не связан ли он как-то с преступным миром, выходил на первый план, особенно, если вспомнить о том, что его личность так и не смогли установить.
— Ну и смысл перевозить вас сейчас? — резонно спросил врач. — Подробно объяснять, чем именно вы больны и как вас лечить, а потом думать, уделили ли вам достаточно внимания? Нет уж.
Он чему-то хмыкнул и добавил:
— Вот если за вами все-таки кто-то явится, тогда поглядим. А нет — будете ждать выписки по выздоровлению.
"Все-таки" — оговорка или скрытый намек? Можно ли получить из этого больше, чем просто стоявшую за словами констатацию факта? Если за четыре дня сюда не приехал менталист, чтобы вытянуть из его мозгов все... Стоп.
А если менталист уже был? В первый же день, когда стало ясно, что идентификационный чип — это пустышка? Если ничтожнейшие обрывки памяти — это как раз остатки его выпотрошенных мозгов?!
— И что ты представляешь теперь? — негромко и сочувственно спросил его врач. — Как вышивают крестиком или как бегают трусцой?
На удивление, сейчас он не пытался прикоснуться — напротив, казался далеким, почти нездешним, словно отодвинулся на максимально возможное расстояние, только бы не потревожить пациента.
— Где я? — повторил он, даже не пытаясь скрыть панику. А что, если так называемая блокада позвоночника — это уже наказание за преступления, которых он не помнит? Что, если это все уже тюрьма, а "врач", так и не назвавший своего имени — тюремщик, играющий роль доброго полицейского? Что, если он и есть тот самый менталист? — Почему кроме тебя здесь нет никого? Кто ты? Кто ты, черт возьми? — он сорвался на хриплый крик, пытаясь заставить свое тело пошевелиться.
— С ума сошел! — врач слетел со своего насеста мгновенно, оказался рядом. Дернул на себя, прижимая, обнимая, так что следующий хриплый крик вышел полузадушенным. — Я тебя зря собирал, что ли? Что ты надумал такого?! Пытку? Тюрьму? Госпиталь это, госпиталь! Реабилиташка под крышей, нам с тобой выделили — тебя ж нельзя с людьми положить, они мучиться начинают кошмарами! Что тебе еще рассказать, не усыплять же тебя сейчас? Ну?
— Кто ты? — "врача" тоже потряхивало, и это почему-то заставило поверить его словам. Паника начала отступать, хотя и накатывали еще волны ужаса при мысли, что, да, ну конечно, для того менталистам и нужен физический контакт... — Я хочу, чтобы ты провез меня по этажам. Хочу услышать звуки госпиталя. Его запах... Это возможно?
Тот кивнул, быстро, отрывисто, мазнув подбородком по челке и лбу.
— Пять минут, ладно? Успокоимся только. Нам с тобой нельзя в коридоры в таком состоянии, — зашептал врач, — им всем... больно. Больно и страшно. А я...
Врач сглотнул, словно боялся этой перспективы.
— Я... Фудзимия Ран. Твой лечащий врач.
— А я... — и почему он повелся на эту откровенность?! Но признание уже слетело с языка. — Я не помню, кто я.
— Понятно, — Фудзимия коротко кивнул, проехавшись щекой по макушке, — теперь понятно... разберемся. А что до того, почему тут никого нет...
Он тихо фыркнул.
— Ты думаешь, пуристы шарахаются от тебя одного? Меня они тоже терпеть не могут.
— Ты такой страшный? — почему-то хотелось смеяться, не иначе, как начался откат после нервного всплеска. Он глубоко вздохнул. — По голосу ты молодой и симпатичный.
Смолистый запах чуть кружил голову.
— Что, симпатичный прямо-таки по одному голосу? — чуть поддели его, не переставая обнимать. Фудзимия помолчал и продолжил:
— Мне было тяжело сдерживать пси-поле от усталости, — признался он. — А оно... неприятное. Так что они принимали мою помощь, потому что рук не хватало... но все равно шарахаются.
— Как ты оказался в этом госпитале? Здесь же псиоников нет? — прошептал он, даже не желая вырваться из возможно опасных объятий.
Фудзимия только дернул плечом:
— Вообще-то я сказал тебе правду: когда купол посыпался, сюда дернули всех, кто нашелся в соседних секторах. Это ближайший от пробоя госпиталь, а иногда спасают даже мелочи. В холле устроили целый конвейер оценки поступающих, лишь бы не упустить бриллиантовые минуты и золотые часы. А с серебряными сутками проще. К сожалению...
Он зло дернул плечом.
— Большая часть пострадавших — пуристы. У них не то что не хватало сил — у многих не было даже меток от вакцинации. Их тела вообще не были готовы к миазме.
Из темноты памяти на миг всплыла картина тела: раздутого, покрытого язвами — багровыми с черным налетом. Череп, с которого почти стекло лицо, распухший синюшный язык, не помещающийся между челюстей, и длинные светлые волосы, клоками висевшие на одежде. Где он это видел? Кто он?
— Почему разрушился купол? Это же очень надежная конструкция?
Фудзимия покачал головой и только потом заговорил, сообразив, что мимики недостаточно:
— Думаешь, нам тут хоть что-то сообщили? — он саркастически хмыкнул. — И потом, у меня даже на слухи не было времени. Да что слухи — я не в курсе даже официальной версии, представляешь?
Он вздохнул.
— Зачитать для тебя новости с планшета, как вернемся?
— Да, — конечно, никто не гарантировал, что все прочитанное будет существовать на самом деле, но чем больше лжи, тем больше шанс проколоться в мелочах. Особенно если учесть, что за три дня совершенную легенду не построить. Снова стоп. Откуда он это знал? Хотя сейчас важнее был другой вопрос. Последний, перед тем, как он вырубится от усталости и нервного напряжения, даже сейчас, под блокаторами ЦНС. — Почему меня до сих пор не допрашивали по поводу чипа?
— Потому что до полного выздоровления сделать это можно только с моего разрешения, — отрезал Фудзимия, — а я его не давал — и не дам.
Он чуть разжал объятия, позволяя пациенту снова откинуться на ложемент... или остаться как сидели.
Иллюзия выбора продержалась с полминуты, а то и больше. Но деревянное тело так и осталось деревянным, а усталости в нем стало еще больше.
— Устрой мне экскурсию, когда я проснусь, — шепотом просьба прозвучала почти как приказ, да и дрожание в голосе едва ли читалось. По крайней мере, он очень на это надеялся.
— Хорошо. Тебе действительно нужно отдохнуть, — Фудзимия вновь устроил его в ложементе, а потом опустил его горизонтально. — Когда ты проснешься, тебе уже станет легче.
Усталость заставила буквально провалиться в сон, но, уже засыпая и слыша, как медленно выдвигается крышка капсулы, чтобы накрыть его, он еще успел почувствовать, как горячие пальцы напоследок погладили его по щеке.
Словно в качестве компенсации, сны ему виделись необыкновенно яркие и красочные: пылающая друза каменного костра, словно на землю присела звезда и сделалась твердой, легкая зеленая, будто едва проклюнувшиеся листья по весне, дымка за радужной пленкой купола, обманчиво безобидная, лилово-розовые ноздреватые плиты, парящие в воздухе...
Голоса он услышал, еще толком не проснувшись — но колпак капсулы глушил слова, позволяя понять лишь факт разговора, не более того. Интонации Фудзимии узнавались сразу, а вот кем был его собеседник, оставалось загадкой.
Когда голос Фудзимии сменил тон, он растерянно моргнул: слишком непривычны были жесткие, повелительные нотки. Ненадолго, буквально на пару фраз, но тем не менее; потом неизвестный собеседник сменил тему, и голос его врача зазвучал уже знакомо: спокойно, с легкой снисходительной заботой сведущего в своем деле человека.
Разговор продлился недолго: видимо, у Фудзимии было в планах занятие поважнее.
— Вижу, ты уже проснулся, — шелест открывшегося колпака совпал с притоком воздуха, который нес совершенно другой запах, чем тот, что создавался внутри капсулы. Теперь пахло немного пылью, хвоей, а еще чем-то стерильным и холодным. Несмотря на то, что окружавшая темнота не рассеялась, стоило открыть глаза, всплеска отчаяния не произошло. Может потому, что он начал привыкать к своей слепоте и смиряться с нею?
Фудзимия уже знакомо поймал его за ладонь, здороваясь, и пальцы невольно сжались, не желая отпускать. Врач возражать не стал, просто снова поднял ложемент, помогая устроиться полусидя, и, похоже, присел на край капсулы, потому что помог положить ладонь себе на колено:
— Прости, мне пока нужны обе руки, если хочешь, держись так. Что ж, посмотрим, как твои дела сегодня.
Под пальцами оказался тонкий и в то же время плотный материал, гладкий на ощупь: что ж, ткань действительно походила на медицинский халат, если рецепторы не лгали. Но наверняка можно было бы сказать, только увидев своими глазами: на колене "врача" могла просто лежать подобная тряпка.
— Лучше не стало, — пробормотал он вслух и только потом вдруг сообразил, что в прошлое свое пробуждение не чувствовал руками ничего! Ничего!!!
Ошарашенный этим пониманием, он даже сбился с мысли.
— В самом деле? — Фудзимию его пессимизм, кажется, не впечатлил вовсе. — Я бы не был так категоричен...
Колено под ладонью было теплым.
От усилия заставить пальцы пошевелиться голова, казалось, вот-вот лопнет, но потом случилось чудо — указательный палец дрогнул, совсем на миг, но он двинулся! Пусть и был словно налит свинцом, пусть это простое действие оказалось невозможно утомительным — но это была победа! А значит, неподвижности скоро не будет!
Он расслабился, задышав чаще и погрузившись в приятные мысли, едва не забыв о Фудзимии.
— Упрямый какой. И торопливый, — для Фудзимии его потуги тоже не стали тайной. — Ну что ж, в следующее пробуждение будем пробовать вставать, а сейчас... наклонись вперёд, насколько можешь?
Оказывается, он уже успел пристроить на крышке капсулы что-то мягкое, на что можно было положить руки и голову, и чуть влажную спину обдало прохладным воздухом.
Сказать было легко — не то, что сделать. Как он ни пытался, но сдвинуть с места неповоротливое тело не смог. Он чувствовал, что весь покрылся испариной, по вискам даже потек пот, и от бессилия закусил губы и зажмурился, не желая показывать своего отчаяния. Хорошее настроение как брандспойтом смыли.
— Не отчаиваться от одной попытки, — по лицу прошлась влажная салфетка — судя по тому, что без запаха, медицинская, — теперь еще раз: расслабиться, успокоиться — и попробовать еще раз. Это результат фармблокады — он, конечно, более или менее рассосется к завтрашнему дню, но чем больше ты сможешь сегодня, тем легче тебе будет вставать.
— Какой сегодня день? — он снова сосредоточился, но максимум, чего добился — это чуть-чуть наклонить голову. — Нет, не могу, — выдохнул он со злостью.
— Четвертое июля, вечер, — док обошел его и встал со спины, ведя ладонью по плечу, чтобы дать возможность следить за собой, — давай снова, вместе со мной. И не беспокойся — у тебя сильное, развитое тело, но оно тяжелое. Сейчас это играет против тебя. Пока что.
В этот раз, разумеется, им все удалось, и он, вымотавшись, улегся щекой на сложенные руки, отдыхая.
— Что ты собираешься делать? — пробормотал он потом, стараясь, чтобы усталость не звучала в голосе. — Или это тайный план, чтобы вновь избежать экскурсии по госпиталю?
— Конечно, это мой коварный план, — Фудзимия иронически фыркнул и размазал что-то по спине — не быстро сохнущий гель, а скорее крем, — объясняю. Детокс я уже ввел, он щадящий и потому медленный. Подвергать тебя нагрузкам современной фармакологии ради ускорения на сутки я считаю нецелесообразным, особенно с учетом разболтанности твоей нервной системы.
Пальцы прошлись по спине, и оказалось, что эти руки могут быть жесткими. Фудзимия мял его спину, словно месил тесто, с той же осторожностью сначала и деловитой силой в конце.
— Поэтому пока обойдемся дедовским методом. Виброрежим, конечно, штука полезная, но не полагаться же только на технику...
Те остатки, что сохранились от "другого" зрения, окрашивали силуэт врача розоватой дымкой, и нечеткий контур скорее сигнализировал о полуправде, чем о стопроцентной лжи. Конечно, задумай что Фудзимия, противопоставить ему будет нечего, как и противодействовать, поэтому приходилось сжимать зубы крепче и доверяться. До тех пор, пока он не сможет перепроверить все сам.
Правда, сейчас под кожей, в разрабатываемой спине словно проскальзывали маленькие молнии, цепляющие мышцы, заставлявшие их сокращаться и, наоборот, расслабляться. Очаги тепла и боли вспыхивали то тут, то там, и в какой-то момент он даже застонал — и сам не понял, от чего именно.
— Выразительно, но неинформативно, — судя по голосу, Фудзимия сейчас улыбался, — что скажешь?
Больше всего походило на то незабываемое ощущение, когда затекшее от неудобной позы тело вдруг снова обретает чувствительность, и боль смешивается с зудом и удовольствием одновременно. Кроме собственно массажа начал действовать еще и крем, и жар от расходящихся мышц постепенно охватил сначала всю спину, а потом руки, сначала левую, потом правую.
— Никогда бы не подумал, — прохрипел он, сдаваясь ощущениям, — что чувствовать тело так приятно.
Он вообще, много о чем, наверное, раньше не думал: о том, как хорошо говорить в полный голос, а не перебиваться с хрипа на сипение, о том, как здорово ходить ногами — да и вообще двигаться, о том, как потрясающе смотреть и видеть окружающий мир глазами, хотя бы обычными. Не говоря уже о том, чтобы иметь цельную, не уничтоженную чем-то память.
Фудзимия за спиной хмыкнул и провел ладонью по плечам в последний раз:
— Сколько неожиданных открытий, правда? Оказывается, даже в век высокоразвитой медицины здоровье — это ценность... — он посерьезнел. — Попробуешь откинуться обратно сам? Мышцы разогрелись, может получиться.
На этот раз получилось и легче, и тяжелее. Легче потому, что тело и впрямь стало чуть менее деревянным, но и поднимать его, оказывается, было сложнее, чем наклонять. Фудзимия, впрочем, помог и на этот раз и даже ничего не сказал на то, что пациент дышит так, словно пробежал марафон.
— А теперь — экскурсия? — пришлось напомнить, едва переведя дыхание. Этого хотелось даже больше, чем есть и отдыхать.
— Конечно, — согласился тот. — Я ведь обещал. Сейчас как раз вечер, и мы никому не помешаем.
Капсула и правда сдвинулась с места, легко и почти без напряжения, словно инерцию отменили, и воздух вокруг сдвинулся тоже.
Прошипели пневмоприводами одни двери, другие, с глухим гулом приблизился лифт... кажется, его действительно держали под крышей большого здания.
И да, это было похоже на госпиталь — судя по тому, как легко капсула вошла в кабину, как откликались сенсорные кнопки на панели лифта, как пахло чем-то синтетическим и странно неживым, а стоило дверям лифта расступиться, как шум переполненного госпиталя гулом растревоженного улья хлынул в уши.
Ладонь, оставшаяся лежать на плече, уже не напрягала. Пожалуй, даже напротив: довольно скоро он понял, что этот гул почти оглушает, заставляя пытаться понять для себя каждый звук.
И сейчас прикосновение Фудзимии помогало отвлечься на него, удержаться, когда звуков и реплик становилось слишком много.
Судя по тому, что он слышал, ситуация продолжала оставаться тяжелой — по этажу то и дело разносился сигнал автоматического информатора об освобождении операционных блоков, шипели двери, клацали инструменты, жужжали сервоприводы тележек, и над всем этим кружились голоса-стоны-крики... Темнота перед глазами словно стала гуще, а потом на долю секунды вспыхнула образами — огромным, заполненным людьми коридором, стеклом медицинских блоков, ярким светом, льющимся из-под потолка.
Он крепко зажмурился и вжался спиной в ложемент.
— Дальше.
Фудзимия не стал возражать, только сжалась чуть сильнее ладонь на плече. Шум вокруг нарастал и множился, почти оглушая, буквально бомбардируя слух и почему-то осязание, и он с облегчением откинулся на подголовник, когда они снова въехали в лифт.
— Полагаю, достаточно, — постановил Фудзимия.
— Да, — отозвался он, чувствуя удовлетворение сразу от нескольких вещей. Во-первых, другое зрение по-прежнему с ним, а значит, в той или иной степени оно восстановится. Во-вторых, он действительно находится в госпитале, пусть даже Фудзимия может потом оказаться тюремным врачом. И, в-третьих, из тех обрывков разговоров, что он поймал, можно было сложить картину произошедшего в секторе.
Ускорение вдавило в пол, а потом, после очередного шипения пневмопривода, звуки госпиталя снова исчезли. Шелест складывающихся жалюзи, приглушенный шум города... странным образом он успокаивал намного эффективнее, чем полная тишина.
— Поешь? — негромко спросил Фудзимия. — Или устал, и мне добавить питание в капельницу?
— Не откажусь от чего-то посущественнее бульона, — прохрипел он и даже улыбнулся воспоминанию о горячем и вкусном, согревающем изнутри. — Но если ничего другого нет, то пойдет и бульон.
Ожидание еды даже подвинуло в сторону полученную информацию, но ее он собирался смаковать долго и, желательно, без внимательного взгляда — такого, как сейчас, например.
— Увы, — Фудзимия протянул с отчетливым сочувствием и, кажется, даже искренним сожалением, — никаких “посущественней”. Зато бульон будет не один, это могу обещать.
Не солгал. Короткий звуковой сигнал — видимо, док ставил на разогрев, а потом запахло едой. Пара глотков густого кисловатого сока, от которого во рту скопилась слюна, а желудок обрадованно взвыл, густой мясной бульон — довольно много, почти половина привычной когда-то порции, и овощное пюре. По счастью, с чем-то вроде томатов, иначе это безобразие было бы невозможно есть.
Пюре пришлось есть с ложки, и это был весьма неловкий момент. Именно сейчас слепота и вызванная ею беспомощность вдруг осозналась особенно четко.
— Мне не нравится пюре, — скрывая досаду, сказал он и попробовал отклонить голову.
— Вкус или консистенция? — Фудзимия, похоже, понял, что он этим подразумевал, и настаивать не стал. — Найти тебе овощной суп-пюре? Без клетчатки все равно никуда, а мясо тебе пока нельзя.
Он вздохнул и сумрачно кивнул, едва расслышав тихие шаги Фудзимии. Подумалось, что дорожка здесь, наверное, сделана из прессованной резиновой крошки, а по сторонам от нее в контейнерах растут деревья. Высокие или маленькие? Глупый, несущественный вопрос занимал его почти минуту, а потом вдруг взвыла сирена.
— Тебе настолько не понравилось пюре? — голос у Фудзимии был спокойным, с легким оттенком иронии. — Или что-то другое?
Видимо, на его лице достаточно выразительно отразилось изумление, чтобы Фудзимия поверил.
— Если не ты, то кто?.. — шепот был почти неслышным, а потом, судя по звукам, его врач развил бешеную деятельность. Стук тяжелых металлических полос, скрежет и щелчок тумблера, глухое гудение какого-то электроприбора, непонятное движение капсулы — неужели Фудзимия готовился... к обороне?
— Что происходит?! — он даже дернулся, сумел двинуть рукой и, похоже, смахнул со столика перед собой что-то, глухо стукнувшее по борту капсулы. — Фудзимия?
Врач поймал его за ладонь, пристроил на колено, почему-то оказавшееся без ткани, а потом он услышал звук, который ни с чем бы не спутал: тот характерный щелчок, с которым встает на место батарея.
— Держись за голую кожу, иначе тебя тоже зацепит, — пробормотал Фудзимия, и его едва очерченный в ином зрении силуэт налился яркостью, — попробуем сначала пугнуть...
Фазер. Его "лечащий врач" умел запросто обращаться с фазером! Мысль метнулась в голове, а потом пальцы коснулись обнаженной кожи, в мозгу словно вспыхнуло, и темноту залило алым. Боль, боль, боль! Фантомная, дергающая мышцы и дробящая кости, она рождалась в колене и затапливала все тело. И он закричал.
Боль рвала тело, он захлебывался ею, едва понимая, что в реальности ее нет, а потом в ноздри ударил запах хвойной смолы — странный, неуместный в его кошмаре... и все кончилось, словно оборвали нить. Фудзимия крепко прижал его к себе, точно закрывая от взбунтовашейся памяти, и он слепо ткнулся носом в шею, вжимаясь сильнее, глубже, пытаясь едва шевелящимися пальцами вцепиться в плечи. Фудзимия понял, перехватил его ладони, сжал и удержал, когда адреналин схлынул, оставляя вместо себя слабость.
— Прости, — горячие губы на мгновение прижались ко лбу, — я выясню, что происходит, и расскажу тебе. А сейчас спи...
Он даже не попытался воспротивиться, когда Фудзимия быстро уложил его в капсулу и запустил снотворную программу. Легкие наполнились воздухом с запахом грозы и цветов, сознание будто сжало мягкими лапами, успокаивая и удерживая от тревожных мыслей, и он снова заснул.
И, по всей видимости, пропустил всё, что только можно. Впрочем, реальность успела измениться к лучшему — причем радикально.
Все-таки запах свежевыглаженного белья — один из самых приятных. Просыпаться, утопая в нем мало что не по уши, еще лучше. А уж проснуться от того, что настырный солнечный луч щекочет пятку...
Определенно, у него стало гораздо меньше претензий в миру вокруг начиная с себя. И гораздо больше — благодарности.
С таким настроением даже темнота казалась уютной. Он улыбнулся, наслаждаясь тем, как нагревается от солнца кожа, и даже подвинул ногу, чтобы насладиться ощущением еще больше.
Погодите, подвинул ногу?! Он попробовал пошевелить пальцами, и те отзывчиво двинулись в ответ.
— Мне тоже нравится результат, — признался Фудзимия совсем рядом. Присел на койку, поймал за ладонь и предложил: — Попробуешь сесть?
Хвойная смола, которой от него пахло, сейчас казалась нагретой на солнце, почти расплавленной. Красная вязкая слеза на шершавом теле дерева, тягучая и прозрачная.
— Дай мне насладиться маленькими радостями моей беспросветной жизни, — полушутя отозвался он, не в силах перестать улыбаться. Под солнечное тепло удалось подставить и вторую ногу, так что удовольствия стало еще больше. Самое время, получалось, чтобы спросить. — Так что было утром, можешь уже рассказать?
— Вчера вечером, — уточнил Фудзимия, — и прежде чем ты успеешь расстроиться, что опять проспал кучу времени, отмечу, что с лекарственным сном мы закончили, и теперь периоды твоего бодрствования будут увеличиваться и скоро войдут в границы нормы.
Он только молча кивнул, сосредоточенно вслушиваясь в голос его врача.
— Но насколько я понимаю, ты кому-то чрезвычайно интересен. Вчера экстренно отключилось энергоснабжение на двух верхних этажах, вышли из строя все системы безопасности, лифты перестали ходить вовсе. А потом все также неожиданно включилось снова. И это можно было бы списать на технические неполадки, если бы не исчезновение моего планшета. С твоей историей болезни.
Хорошо, что теперь он был свободен от сенсоров реанимокапсулы, а то бы его выброс адреналина не остался незамеченным. Значит, предположение о его причастности к криминальному миру близко к действительности.
— Если ты ждешь ответов от меня, то их не будет, — пробормотал он.
— Ответов не жду, — Фудзимия, судя по тону, только головой покачал. — Предлагаю порассуждать вслух, чтобы я знал, чего бояться и от чего тебя прикрывать. А пока ты думаешь, соображу тебе завтрак.
Кровать едва заметно качнулась — Фудзимия поднялся, скорее всего к пищевому терминалу, оставляя его наедине с мыслями.
Действия Фудзимии прекрасно укладывались в схему "доброго следователя": расположи к себе, начни разговор вслух, расколи до конца. Врач или не врач — тут пришлось воскресить в памяти момент с щелчком фазерных батарей и отодвинуть мысли о том, откуда он обладает этой информацией, — но с оружием он на короткой ноге. Значит, что получалось? Псиоником Фудзимия был точно — вопрос каким? Не менталистом, иначе бы все уже выяснил — или все же менталистом, который не получил то, на что рассчитывал? Отбрасывать вариант с тем, что он и врачом не был — тоже не стоило, потому как точных данных на эту тему не имелось. Зато психологические подводки "доктор" давал изумительно точные, да еще и оружие... Что выходило в итоге? Приставленный надзиратель высокого уровня, который присматривает за преступником и пытается вычислить его связи? А то и ловит остальных на "живца"?
Надо было быстрее вставать на ноги и убираться отсюда. Вопрос только в том, дадут ли ему это сделать, или разговор о выздоровлении всего лишь приманка на крючке?
Что за инсектоиды? Куда вляпался Брэд?
Где носит Шульдиха? Что это за недоразумение до Кроуфорда в госпитале бегало?
и почему Фуджимия такой прекрасный?
Ничего не понятно.Просто необходимо продолжение!Многое осталось непонятным, да.
Так Ран - кто? Паранорм или какая -то другая генетическая мутация? Почему он говорит, что для двух паранормов выделили рекреационную зону, а потом утверждает, что он не паранорм?
И почему у Кроуфорда не возникло вопроса, кто тогда второй?Кроуфорд искал пауков или самого Рана?
Кто его напарник?
В общем, осталось много вопросов. Присоединяюсь к ждущим проодолжения!
Дорогой автор, спасибо!
Но блин ) Концовка наступила внезапно и непонятно ))) Много вопросов, хоть прям сам придумывай что и почему. Можно, конечно, и самому ) но хочется узнать, что же там на самом деле!
И продолжения ) и побольше, и еще побольше )
Спасибо, Санта!
Как же клевенько, спасибо, дарагой Санта, ты рояль и ваще!
Осталось дождаться деанона и подкупом и шантажом выцыганить сиквел))))
Ни фига непонятно.
Очень интересно.
Автору хочется пожелать самому получать такие рождественские подарки. Во всех смыслах.
и большое спасибо - тем, кто оставил комментарий
Lady Ges,
и почему Фуджимия такой прекрасный?
потому что он всегда такой
-Illit S.-,
Текст прекрасен, герои прекрасны, стиль прекрасен и узнаваем )
можно не надевать маску
/винни-пух/,
Автору хочется пожелать самому получать такие рождественские подарки. Во всех смыслах
простите
Илана Тосс,
подкупом и шантажом выцыганить сиквел))))
я даже знаю, за что буду продаваться!
мой любимый Фудзимия.
мой любимый Кроуфорд.
мой любимый размер текста.
мои любимые авторы.
и такой странный конец.
но я рыдаю от восторга.
БК жив.
спасибо!!!
Что же вы с людЯми делаете, богические авторы?!
Безумно хочется продолжения
Но, Авторы, Вы бесчеловечно жестоки, закрутили такую интригу)))))) И, на самом интересном месте.....Очень хочется продолженияIIIIIIIII Столько вопросов остается))))) (и почему у меня создалось впечатление, что Фудзимия и Кроуфорд были знакомы:inlove
Спасибо большое за такой труд
Как оно прекрасно и как безбожно внезапно закончилось
извините)))) но мы рады, что вам понравилось!
Dotana van Lee, постараемся продолжить))))
Nicht Schuldig, Замечательная работа
Но, Авторы, Вы бесчеловечно жестоки, закрутили такую интригу))))))