Я люблю ложиться спать рано. Часов в пять-шесть утра. Перед сном выйти на балкон, закурить сигарету, поставить рядом чашку кофе. И смотреть на тихий, спокойный, безлюдный мир, на поднимающееся солнце… И иногда оглядываться на мужчину, который уже спит в моей постели. Уже несколько часов спит, видит, должно быть, пятый сон…

Да, иногда и у меня бывает лирическое настроение, как ни забавно. Хотя, в принципе, ни меня, ни его трепетными фиалками не назовёшь. К моему любимому вообще лучше не подходить, когда он сердит, а сердит он почти всегда. В своё время он мне сообщил, что прикрытие в виде работы цветочника – идеальная вещь для тех, кто хочет стряхнуть напряжение и агрессию. Дескать, цветы умиротворяют, и уже не хочется рвать и метать. Не знаю, я попробовал как-то раз вырастить кактус. Он засох у меня через три месяца. И выкидывать его бренные, пожелтевшие и заскорузлые останки было не очень умиротворяюще.

Ран спит так… спокойно. Мерно поднимается грудь, волосы растрепались. Обычно я заползаю под одеяло и прижимаюсь к его боку, стараясь согреться. Но сегодня – нет. Не выйдет, а жаль. На улице морозно.

Я выбрасываю сигарету, быстро одеваюсь и выхожу из квартиры, аккуратно прикрывая за спиной дверь. Замок щелкает. Дверь у Рана простая, сигнализации нет. Когда я спросил, не боится ли он, что его ограбят, он ответил вопрос на вопрос: Ты хоть можешь себе представить воришку, вломившегося в дом к наёмному убийце? После чего я провел минут десять, выискивая на двери табличку с надписью «Тут живёт наёмный убийца» – а как иначе воришки бы узнали, к кому вламываются? Ран только хмыкнул, глядя на моё усердие, и мне пришлось накорябать перочинным ножиком на двери что-то, что в переводе с японского выглядело как «Ни лесьте суда!» Получил за это мрачный взгляд от любимого и требование «немедленно устранить», произнесённое ледяным тоном.

Сегодня мои мысли блуждают как хотят, задерживаясь на каких-то совершенно лишних и отвлечённых вещах. Лезет в голову всякая ерунда, я не могу сосредоточиться. Да и поступки благоразумием не отличаются – я только что простоял на мосту через какой-то грязный и вонючий канал добрый двадцать минут, любуясь зарослями тины. Я могу опоздать, но всё равно иду по улице нога за ногу, не останавливая такси, не вскакивая на подножки автобусов, не срезая через дворы.

Пешком от моей квартиры до цели моего путешествия – около двух часов ходу. Районы не самые живописные, люди не самые приятные. Когда Ран впервые оказался у меня в квартире, уголок его рта пополз вниз. «Что, не нравится?» – самодовольно спросил я. – «Между прочим, в юные годы я именно в такой халупе и жил. Ну, в совсем юные. Потом-то квартирки стали получше, когда я попал под крылышко к Брэду и начал вытряхивать деньги из невинных жертв своего дьявольского разума». Ран недовольно скривился, но ничего не ответил.

Забавно, мне ни разу в голову не приходило прочитать его мысли, даже когда мы были врагами. Как-то неинтересно стало бы, мне кажется. У большинства людей мысли поверхностные – говорим одно, думаем совсем другое. У некоторых – говорим одно, думаем другое, а ещё и подспудно думаем что-то третье о том, что мы думаем на первый взгляд. Что до Рана, то мне всегда казалось, что его мысли – это что-то вроде Марианской впадины. На поверхности плавают золотые рыбки, они яркие и красивые, а что там, в глубине – не только неизвестно, но и лучше бы не знать. К тому же, его поступки говорят сами за себя. Не нужно знать его мысли, чтобы понять, что он всегда будет вести себя благородно, самоотверженно, и при этом ухитрится избежать глупости. А уж лёгкий флёр неуверенности – он твёрдо решил придерживаться своеобразного кодекса чести, но ведь может и передумать! – придавал оттенок редкой пикантности нашим отношениям.

Ох, как же с ним было интересно! Наверное, так интересно мне не будет ни с кем (кроме Брэда, но я же не самоубийца). Он полон открытий. Когда мы впервые оказались в постели, я сел на него верхом и приготовился к долгому уламыванию на интим в миссионерской позе, а он легким движением меня перевернул и вставил так, что в глазах потемнело. Кто и когда решил, что он скромник и девственник? Ах, да, эту мысль я подцепил у Кудо. Насколько проницательным тот ни был, свет его разума в Морианскую впадину так и не проник. Когда я поделился своими соображениями на эту тему с Раном, тот почти улыбнулся. В его случае это можно приравнять к долгому и радостному хохоту.

Я прохожу узенькой улочкой и слышу вопли, раздающиеся из окна. Утренний скандал? Эмоции цвета шафрана с привкусом крови. Наверняка ссора закончится сексом. Кровь в мыслях не всегда означает мокруху. Страсть – это тоже мясо, тоже что-то насыщенное и густое. Мне сложно передать языком человека то, как я воспринимаю мысли и чувства, это словно смотреть фильм в шести измерениях. Так или иначе, кровь в мыслях людей прочно ассоциируется с жизнью, а это значит – секс, деторождение, ненависть, вся непременная атрибутика жизненного цикла. Вот смерть – это черный цвет и пустота, да. А ведь казалось бы. У Рана красные волосы…

Наверное, я совершенно не в себе, раз лезу разбираться в символике вещей. Самокопание мне не свойственно. Сжимая в руке чемодан и перекидывая длинный конец шарфа через плечо, я легко перепрыгиваю через низкий забор и прямо по идеальной лужайке шлёпаю по направлению к парадному входу в особняк. Брэд так и не вытравил из себя аристократические замашки, сколь нерентабельно бы это не было.

Наги открывает дверь за секунду до того, как я касаюсь пальцем кнопки звонка.

– А я видел тебя в окно. Ты чего так долго? Мы почти готовы, собрались выезжать. О, во имя всех богов, что за мафорий на тебе?

– Вау, ты выучил новое слово, – ехидничаю я и тут же ору на весь дом: – БРЭД! МЕЛКИЙ ВЫУЧИЛ НОВОЕ СЛОВО! Кстати, а что такое мафорий?

– Покрывало на голову, как у девы Марии на фресках, – раздаётся ровный голос Кроуфорда у меня над ухом. – Спасибо, что покричал, теперь Фарфарелло совершенно точно проснулся, и мы сможем скоротать время до отъезда, пытаясь его связать.

– Что бы вы без меня делали!

Отпихиваю Наги в сторону и вхожу, оставляя на натёртом полу ошмётки грязи и дерна. Живенько направляюсь на кухню, нацеживаю себе большую кружку кофе, подцепляю с тарелки тост, с наслаждением вгрызаюсь в него. За окном раздаётся гудок машины.

– Шульдих, такси прибыло!

Торопливо доедаю, давясь, приканчиваю кофе и швыряю кружку об стену. Задумчиво сбрасываю с полки ещё пару тарелок – благо, терять-то уже нечего. Прощай, Япония! Прощайте, узкоглазые зануды, тупица Такатори, полубезумные отаку и развратные школьницы с волосами, заплетёнными в кривые косички. Прощайте, закаты, рассветы, поцелуи украдкой, взаимопонимание без слов и отношения, которые ни объяснить, ни предугадать невозможно. Прощайте, наивные котята, вершите своё правосудие дальше, я больше не буду вам мешать – тем или иным способом.

Пнув ещё раз стул на дорожку, я выхожу из дома, не забыв чемодан.

***

«Любимый! Мне было хорошо с тобой как ни с кем, но я в принципе персона крайне ветреная. Да и сам понимаешь, моя крыша, твоя крыша – они между собой не сочетаются… Ну да так или иначе, нас отозвали из Японии, и я сегодня уезжаю. Не хотел говорить заранее, дабы избежать душещипательного прощания и слюнявой ерунды. Ты, я знаю, наверняка расплачешься, хе-хе. Ладно. Не важно, правда? Целую, пока.

Твой Шульдих.

P.S. Свой зелёный шёлковый шарф можешь не искать. Я с самого начала положил на него взгляд, и теперь забираю с собой, на память как бы. Имею я право хоть на чуточку романтики, нэ?»