Дорогие друзья!

Напоминаем, что до начала выкладок Санты осталось две недели ТРИ ДНЯ!

Если ваш подарок уже готов — присылайте, не тяните до последнего! Если не готов — самое время им заняться.

@темы: Организационное

Дорогие все!


Мы начинаем рассылать заявки на Weiss Kreuz Secret Santa Challenge. Большая просьба: при получении заявки сообщите об этом - либо ответным u-mail-ом, либо в комментариях к этой записи.

Напоминаем, что наши Санты - анонимны. Это означает, что вы не должны раскрывать, для кого вы готовите подарок.

Если у Вас есть пожелания или уточнения по заявке, обратитесь, пожалуйста, к организаторам (Lady Ges, Taro Amoretti, Ollnik), не нужно задавать вопросы заказчику.

Исполненные заявки необходимо высылать на u-mail любому из организаторов, на u-mail сообщества или на почту сообщества [email protected]. Если вы сделали клип, то вам нужно будет выслать ссылку на закачку, организатор выложит его под своим логином - в целях сохранения вашей анонимности.



Upd. Заявки разосланы, время пошло Как обычно: дедлайн 24 декабря.

@темы: Организационное, Secret Santa-2018

код баннера

<div align="center"><a href="https://wkcarnaval.diary.ru/?tag=5563165" target=_blank><img src="https://secure.diary.ru/userdir/2/0/0/1/2001148/85969459.gif"></a></div>

Дорогие софандомцы!

За окном ещё тепло (по крайней мере у некоторых оргов, бгг), но зима не за горами, а там и традиционный поход на Санту. Как-то без Вайсс-Санты уже и Рождество не Рождество, и Новый год какой-то не такой.

В-общем, пора готовить Праздник!

Итак, с вами опять всё те же орги, и как и все эти годы — сегодня у Сообщества ДР, вау! — ждем всех-всех товарищей по неумирающему фандому с 3 по 11 ноября.

Условия проведения:

1. К участию в Челлендже приглашаются авторы, переводчики, клипмейкеры, крафтеры, коллажисты и фанартисты.
2. Количество заявок от одного участника не ограничено. Напоминаем: если вы подаёте несколько заявок, то и подарить должны будете равное количество подарков. Да, если, кроме полученной заявки, вы захотите исполнить чью-то ещё, просто так, то это ваше право — присылайте, и мы выложим её как бонусную. Если вы просто хотите подарить фесту фанфик или другую работу без определённой привязки к чьей-то заявке — присылайте, мы всегда рады подаркам!
3. Минимальный размер фика (авторского или перевода в русском варианте) — 1 000 слов (примерно 8 000 знаков с пробелами или 3 - 5 страниц). Сомневающиеся могут воспользоваться считалкой.
4. Ограничений для клипмейкеров и фанартистов нет, кроме фантазии заказчика.
5. Принимаются любые жанры, категории, рейтинги, пейринги и таймлайн.
6. Все работы должны быть новыми, подготовленными специально на Челлендж, либо не публиковавшимися ранее.
7. Разглашение авторства до окончания Челленджа запрещено.

Порядок проведения:

1. Каждый участник оставляет заявку, в которой указывает, какой подарок он хочет получить и какой подарок может преподнести сам.
2. После чего организаторы распределяют заявки между участниками.
3. Когда подарки готовы, участники высылают их организаторам (на u-mail сообщества Weiss Kreuz Karneval либо на адрес [email protected]).
4. После этого организатор анонимно выкладывает работы в сообществе с указанием, кому предназначается каждый подарок.
5. Анонимность раскрывается после окончания Челленджа.

Сроки проведения:

1. Заявки принимаются с 3 по 11 ноября включительно.
2. Задания будут присланы участникам не позднее 14 ноября (хотя 13е лучше звучит, согласитесь ).
3. С 14 ноября по 23 декабря участники готовят подарки и присылают их организаторам до 24 декабря.
4. С 25 декабря проходит вручение подарков.
5. Анонимность будет раскрыта после 7 января.

Образец шапки для фика/перевода (лишнее удалить):
<b>Для:</b> (указать имя заказчика) <b>От:</b> :moroz1: <b>Название:</b> <b>Ссылка на оригинал:</b> <b>Автор:</b> <b>Переводчик:</b> <b>Бета:</b> <b>Пейринг:</b> <b>Категория:</b> <b>Жанр:</b> <b>Рейтинг:</b> <b>Размер:</b> мини/миди/макси ___ слов (___ тыс. знаков с пробелами) <b>Предупреждение:</b> <b>Комментарий автора:</b>

Образец шапки для клипа/арта (лишнее удалить):
<b>Для:</b> (указать имя заказчика) <b>От:</b> :moroz1: <b>Название:</b> <b>Автор:</b> <b>Пейринг/герои:</b> <b>Категория:</b> <b>Рейтинг:</b> <b>Техника:</b> <b>Исполнитель и песня:</b> <b>Размер::</b> пиксели и килобайты для артов и коллажей, минуты и мегабайты для клипов <b>Предупреждение:</b> <b>Комментарий автора:</b>

Распространение этой информации всячески приветствуется!
Вопросы можно задавать в комментариях к этой записи.
Ваши Ollnik, Lady Ges, Taro Amoretti

@темы: Организационное, Правила, Secret Santa-2018

@темы: список работ, Secret Santa-2017

Для всех
От:

Название: "Реновация"
Авторы:  Aerdin и  Lady Ges
Бета:  Aerdin
Пейринг: Фудзимия Ая, Хидака Кэн и остальные Вайсс
Категория: намеки на преслэш
Жанр: рождественская драма, флафф
Рейтинг: PG-13
Размер: мини, 2546 слов (16,5 тыс. знаков с пробелами)
Саммари: Кэн пытается найти правильный подарок на Рождество, Ая исполняет желания, причиняет добро и наносит справедливость, а рождественские эльфы пашут - совершенно добровольно и бесплатно, разумеется. Чудеса - случаются.
Комментарий автора: таймлайн "Капители"

читать дальшеПервое декабря Кэн встретил в кабинете директора приюта. Привычка требовала опустить взгляд в пол и немедленно отпереться от всего, в том числе от того, в чем его еще даже не успели обвинить, получить заслуженное наказания и смыться. Приходилось то и дело одергивать себя, возвращаясь в реальность.
А в реальности прямо перед ним в кресле был коротко выстриженный алый затылок и плечи, обтянутые дорогим костюмом. Кэн спохватился, снова заставляя себя сделать невозмутимое лицо, и принялся вспоминать, как тут оказался.
Начиналось все как совершеннейшая глупость. После смерти Амамии идти в приют было страшно. И глупо. И незачем.
А еще там были дети. Его футбольная команда и не только. И Рождество. Нельзя было лишать детей Рождества. Особенно потому, что он убил Амамию, а она была... Кем бы она ни была, дети любили ее и она устраивала праздник. И подарки. Теперь была очередь Кэна.
Собственно, все это он сообразил, привычно покупая для себя адвент-календарь в ощетинившемся рождественской атрибутикой супермаркете. Так и вернулся с ним в Конэко, прижимая к груди, ничего больше не купив.
На кухне нашелся Ая - Кэн с трудом, но припомнил, что как раз сегодня тот дежурит по кухне. Кажется, Фудзимия собрался высказать ему все, что думает, увидев с пустыми руками, но взглянул в лицо Кэна и промолчал. Пихнул в руки чашку кофе и вопросительно вскинул брови.
Ая умел слушать. Молча. Не изображая фальшивое сочувствие. Так что примерно к середине чашки Кэн выложил ему все. Про Рождество, подарки, Амамию, приют. Что деньги дарить глупо, а что покупать он не знает, но что-то надо, хорошее, для приюта...
А потом прервал беспомощное блеяние лаконичным:
- Сколько?
Кэн непонимающе моргнул и замолчал.
- Сколько ты готов потратить на приют? - терпеливо повторил Ая, не дождавшись ответа.
- А сколько надо?.. - что Фудзимия отлично умел делать, так это вводить окружающих в состояние ступора.
- Действительно, - Ая кивнул сам себе. - Сначала выясним. Будь готов под телохранителя через час. Нет, пожалуй, через два. Оружие и документы согласно роли, возьми права - поедем на моей, ты за рулем. Вопросы?
Вопросов не было. Ая знал, что делать, и подчиняться ему было легко. Как на миссии.
Им обоим случалось идти вслепую, слушая только голос в наушниках, но Кэну нравилось слышать в динамики именно голос Абиссинца.
Двух часов на сборы было даже много, даже учитывая время, необходимое, чтобы привести себя в соответствие амплуа "человека в черном", как ехидно называл это состояние Оми. Человека в костюме и без особых примет.
И все же было интересно, что именно пришло Фудзимии в голову, раз уж ему внезапно понадобился телохранитель.
Последние пятнадцать минут до названного времени Кэн провел как на иголках и уже собрался подняться наверх, как у черного входа притормозила машина.
Кэн бросился наружу и увидел выходящего из такси Аю - тоже в образе. Наверное, в нем: каким-то образом та пижонская стрижка, которая была у Аи до этого, теперь выглядела еще более вызывающей. И прямо-таки неприлично дорогой, так что не менее пафосный костюм почти не бросался в глаза.
Как там говорил Ёдзи? Органичное сочетание, вот.
- Садись за руль, - подошедший Ая едва заметно улыбнулся его реакции и кинул ключи от Порше. - И поехали, я не знаю, где этот приют.
- И что мы там будем делать?
Маячить за плечом с видом суровым и сосредоточенным ему предстояло весь вечер. А до этого неплохо было бы узнать, что у Аи в планах. Хотя бы примерно.
Любопытство грызло совсем уж безбожно.
- Выяснять, на сколько конкретно ты попал, - Ая, скотина, только коротко взглянул на него, а потом снова уставился в окно.
Кэн глянул на напарника почти с обидой, а потом тяжело вздохнул: придется смотреть самому и пытаться понять.
Пока они шли по коридорам, шепотки вокруг все нарастали, а в появившейся откуда-то из кухни тетке Кэн вообще не узнал свеженазначенную директрису.
Зато у Фудзимии таких сложностей не возникло: он немедленно ослепил женщину какой-то визиткой, и в кабинет она прошла не сопротивляясь, словно завороженная.
Золотой мальчик, внезапно решивший осчастливить кого попало своим вниманием. При одном взгляде на таких у Кэна, еще во времена его приютской юности, начинали чесаться кулаки. Но сейчас надо было изображать невозмутимость и профессионализм.
Хотя малышня его явно узнала. Самые смелые и мелкие даже махали ладошками вслед.
В кабинете они оба, наконец, услышали, с чем явился важный гость. Фудзимия растекался отравленным мёдом, директриса бледнела с каждым словом, а Кэн тщился удержать невозмутимое лицо.
Ая собирался пройти по приюту и выяснить, какой неотложный ремонт требуется и во сколько он обойдется. А так же - вежливая улыбка, выразительно намекающая на чрезвычайно острые зубы за безупречными губами - пообщаться со строительными конторами. Лично.
Вот на это Кэн бы не отказался посмотреть. В дизайне и ремонте Ая, скорее всего, не понимал ничего, зато мастерски умел производить впечатление человека, которому лучше не подсовывать что второсортные обои, что слегка полежавшие фиалки. А вот директриса, судя по всему, таким замечательным качеством не обладала. Или пущенные на ремонт деньги ушли куда-то еще. И Кэн, пожалуй, сходу мог назвать добрый десяток вариантов.
А еще Ая, оказывается, неплохо разбирался во всех этих денежных делах, и потому, обстоятельно пройдясь по всему зданию и не погнушавшись ни женским, ни мужским туалетом, ни крохотной котельной в подвале, ни "комнатой для провинившихся" на самом чердаке - Кэн всё ещё помнил, как заунывно там свистело, если забить в щели горлышко от бутылки - задумчиво подытожил:
- Пожалуй, вполне подъемно. Хотя по-хорошему, конечно. разумней снести и построить новое, но куда этих девать? - а потом назвал сумму.
Сумма была. Была, в общем. Впечатляла.
Впрочем, деньги у Кэна имелись, тратить их было особенно некуда и, с учетом некоторых обстоятельств, особенно и некогда. Случись что, и выморочное имущество вернулось бы к Критикер.
И вот это, пожалуй, было самое досадное. Получается, вроде как и работал бесплатно. Над последней мыслью Кэн хмыкнул. Очень тихо. Очень-очень. Образ мыслей Фудзимии был, похоже, заразным.
Ая только кивнул на его согласие и тем же вечером “проболтался” про эту поездку Оми. Тот, едва успев обрадоваться, что Фудзимия в кои-то веки открыл рот не ради тривиального “передай соус”, услышав про приют, чуть не прокусил губу. Наутро Оми поймал его после пробежки и, старательно глядя в пол, сунул в руки две бумажки. Губы у него выглядели изрядно обгрызенными, а размер мешков под глазами намекал, что Оми еще не ложился.
Первую Кэн сумел разобрать: приз благотворительной лотереи на предъявителя - какой-то дом отдыха у тэнгу на рогах где-то в горах, минус одна звезда, словом, все как всегда, но приписка почерком Оми чрезвычайно воодушевляла. “Недозагружен, наполнение тура от 15 до 45 человек”.
На вторую Фудзимия выдал уже знакомую крокодилью улыбку:
- А вот здесь мы найдем недостающие средства и сугубо добровольную помощь детям-сиротам.
Кэн бы, в общем, справился и сам, но чужое участие грело душу. Парни искренне хотели помочь. А те, кого задело рикошетом... Ну, тоже искренне хотели, да. Помочь.
Очень искренне. Ая умел быть чрезвычайно убедительным. Особенно в паре с компроматом от Оми. Миссий все равно пока не намечалось, и на второй визит к директрисе Кэн шел со спокойным сердцем и предвкушением знатного цирка.
Собственно, цирк он и огреб, но несколько позже.
Мадам директриса без звука подписала генеральную доверенность и едва ли не строевым шагом отправилась собирать детей на отправку. Кэн ей на мгновение даже посочувствовал: три недели в компании почти четырех десятков плохо знакомых подростков вообще не напоминали отдых.
А потом выяснилось, что автобус будет уже к вечеру. Собравшемуся было испариться Кэну вконец замотанная директриса просто сунула трубку, и вот тогда его в первый раз накрыло.
- Ты понадобишься мне завтра, и утром же в приюте никого не должно быть, - тоном Фудзимии, как обычно, можно было колоть базальт и остужать лаву, но все же, все же появилось в нем некое... довольство жизнью, этакие почти мурлыкающие, предвкушающие обертоны в давно знакомом низком голосе. - Работай.
Кэн понял, что ничего не услышал, попросил повторить и с сожалением отметил, что “мурлыкание” исчезло.
С детьми удалось справиться почти что быстро и без проблем. Ну, практически без проблем. Новость о внеплановых каникулах за городом изрядно взбудоражила детвору, хотя собираться быстрее, увы, не заставила. Кэн призвал собственный опыт поездок спортивных еще времен, заручился всемерной помощью мадам директрисы и пошел методично прочесывать здание от крыши к подвалу, сгоняя детвору с сумками во двор.
В автобус он погрузил их с чувством величайшего удовлетворения, еще раз пересчитал по головам, помахал малышне и вздохнул. Самая сложная часть окончилась.
Дальше предстояло объяснение с подрядчиками: процедура знакомая и отработанная. Особенно в паре с Аей - угрожать так, чтобы потом нельзя было придраться ни к одному слову, Кэн не умел, но обожал слушать. Как оперную арию или особо удачный гол в чужие ворота: приятно посмотреть на сочетание чужого таланта с профессионализмом. И вообще - приятно посмотреть. Глаз не отвести.
Впрочем, высокое кончилось с возвращением в приют - и там начался натуральный разгром. Больше всего почему-то Ае не угодила котельная в подвале: специально обученные люди, отсоединив котлы от всех систем, сгрузили их прямо на свалку, как и львиную долю труб.
Стены в поисках древних, посыпавшихся коммуникаций вскрывались варварски, отбойным молотком, но старое, еще прошлого века здание, хотя и исходило хрипом, но не посрамило строителей и выстояло. Кэн, если честно, опасался.
Фудзимия управлялся тремя пригнанными бригадами с легкостью опытного дирижера, и пока две из них вставляли новые окна и заканчивали свежую штукатурку поверх новой проводки и разводки труб, третья с достойной муравьев деловитостью вгрызлась в крышу и, судя по тому, что он успел заметить, покрыла ее едва ли не заново.
Даже Кудо, проворчав для порядка про безжалостную эксплуатацию в нерабочее время, вооружился рулеткой, блокнотом и каталогом обоев и честно пошел вносить свою лепту. Так они имели все шансы уложиться в срок.
Кэн старательно держался в образе и преимущественно у Аи за плечом. Там были шансы относительно мирно пересидеть приступ командирской активности. Да и вид периодически открывался... Хороший, в общем, был вид. Особенно когда пришлось держать стремянку, с вершины которой неугомонный Фудзимия осматривал камин.
Впрочем, полностью отсидеться за этим самым плечом не удалось: в мужском и женском крыльях еще заканчивали последнюю отделку и проверяли работу санузлов, а Ая уже задумчиво замер на верхнем пролете главной лестницы, спускающейся прямо в холл, к камину: здание было построено кем-то из американских промышленников в пользу благотворительного фонда. “У нашего приюта долгая история”, как не раз гордо сообщала воспитанникам мадам Амамия.
Внизу успокаивающе жужжала циклевальная машина, покрывая пожилой паркет стружкой и древесной пылью и избывляя от царапин и пятен, а Ая обернулся к нему и кивнул вниз, стоило только подойти:
- Елка - с тебя. С подарками, так и быть, директриса разберется сама. Я даже, - он тихо хмыкнул, - готов побыть у тебя шофером. В конце концов, кому как не тебе знать, какое именно они хотят Рождество.
Это было делом выполнимым. Особенно если подарки и вправду брала на себя директриса.
Надо было найти дерево, желательно настоящее, и организовать ужин. Немножко европейского, как в рождественских рассказах Амамии. Немного традиционного - как в заполнившей город рекламе. Найти ресторан, хороший и не пафосный. Лучше, наверное, сразу два.
К исходу третьего дня Кэн наизусть знал меню с десятка заведений, вспомнил все свои детские мечты и даже подумал, не поискать ли актера на роль Санта Клауса. Но воображение упорно рисовало Абиссинца: в красном колпаке, с накладной бородой и подарком в руках. Картинка была идиотическая, но в общем и целом вполне соответствовала ситуации и духу праздника. Сантой Ая оказался ответственным и щедрым, но эльфов гонял без всякой жалости и снисхождения.
К концу третьей недели возиться в здании приюта закончили даже клининговые компании. Кэн расплатился по последнему счету, встретил детей с автобуса и теперь обоснованно считал, что эльфы имели право на некоторую компенсацию. Но, попытавшись сформулировать это наиболее дипломатично, не сумел выдавить из себя ничего достойного и пошел советоваться к Оми. С воплощением безумных планов у мелкого дела обстояли явно лучше, чем у него самого.
Уяснив суть дела, Оми заломил брови настолько трагически, что Кэн и без объяснений понял: дело дрянь. Настроение, даже в самые загруженные “эльфовые дни” стабильно парившее под потолком, шлепнулось вниз, как грохнувшийся с самой верхней ветки расписной стеклянный шар.
- Можешь попробовать, - предложил Оми. - Но Ая уезжает к кому-то каждое двадцать четвертое декабря и никогда ни в чем не участвует. Я специально спросил у Манкс.
Он все-таки попытался, тем более что очередное дежурство Фудзимии по кухне выпало на двадцать третье. Поймал того утром и как-то, запинаясь и мыча, донес свое предложение, не расплескал.
Фудзимия резким движением сдернул фартук и развернулся к нему. Осведомился:
- Дети в приюте довольны подарком? - пришлось признать, что просто счастливы. Директриса тоже, хотя увольняться не передумала.
- Твое желание исполнилось? - Кэн убито кивнул.
- Так чего еще ты от меня хочешь?
“Проведи с нами Рождество”? Кэн буквально чувствовал, что еще немного - и на него наденут мусорное ведро. Но нет, обошлось - Ая аккуратно вытащил пакет, завязал и вручил ему с отчетливым намеком выметаться.
Именно поэтому, тащась следом за белым Порше Аи после обеда на следующий день Кэн с необычайной остротой чувствовал себя идиотом. Как месяц назад, в кабинете директора. Но остановиться не мог. Не мог, и всё.
Если в пункте назначения Фудзимию встретит поцелуем девушка, он, так и быть, отступит. И потащит парней в приют один. Но это же будет не то, не то!
Какое, скажите, может быть Рождество без того самого Санты, который это всё и устроил? Несправедливо.
Когда Ая свернул на стоянку знакомого медицинского центра Критикер и вытащил из багажника роскошный куст пуансеттии, Кэн заподозрил неладное. В смысле, совсем неладное, такое, что пахло настоящим горем.
А поднявшись следом по лестнице и заглянув в палату, и вовсе чуть не умер от неловкости. Беззвучно хватанул воздух, прочитав на карточке надпись “Фудзимия Ая”, и тяжело привалился к стене напротив.
Бетон холодил затылок, остужая голову, но ни единой мысли в ней так и не появилось.
Он собрался с силами и вошел в палату как был, без них. Как на разрывную гранату, нарвался на пустое лицо Фудзимии, устроившего горшок с растением на небольшой тумбочке рядом изголовьем кровати. Пальцы напарника разглаживали бархатистые алые лепестки, а сам он не отводил взгляда от утопавшей в белых простынях девочки-подростка, подключенной к аппарату искусственного дыхания.
Фудзимия перевел на него взгляд, но Кэн не дал ему сказать и слова. Знал: стоит только позволить тому заговорить - и ничего не выйдет. Начал сам:
- Проводишь с ней каждое Рождество, надеешься, что очнется? - Фудзимия медленно кивнул, словно боялся уронить стоявший на голове стакан с водой.
- А вот этот раз решил, что нашел, чем занять декабрь, лишь бы не думать, что опять ничего не произойдет, и следующее Рождество вы с ней встретите так же? - Кэна несло, он толком не знал, откуда берутся эти слова, и снова чувствовал себя тем самым стеклянным шаром, который сорвался с ветки и летит к полу.
- Ты всё делаешь неправильно. Пошли с нами, - Кэн решительно протянул ему ладонь, - дай чуду случиться. Не мешай им. Это же Рождество. А нас с тобой ждут сегодня в другом месте. Ну?
Словно во сне, Ая взглянул на сунутую ему руку и, в последний раз оглянувшись, сжал ладонь Кэна своей. Вывести его из палаты стоило Кэну больше нервов, чем проход по минному полю, но к выходу из госпиталя Фудзимия уже походил на живого человека.
А когда кто-то из самых мелких, уже в приюте, протянул ему красную шапку с помпоном, все сомнения исчезли окончательно. Живой. Хотя бы потому, что поднял ребенка на руки и позволил нахлобучить на себя эту самую шапку, безжалостно разрушив пижонское совершенство дорогой стрижки.
Впрочем, Кэн считал, что так намного лучше. И собирался это свое мнение отстаивать.

...Фудзимия Ая очнулась меньше чем через год, первого ноября.

@темы: слэш, фанфик, Ая, Secret Santa-2017, Кен, PG-13

Для:  Dejavidetc
От:

Название: Давай я расскажу тебе об ангелах
Автор:  Илана Тосс
Бета:  Aerdin
Персонажи: Кроуфорд/Шульдих, Фарфарелло, неписи
Категория: джен, преслэш
Жанр: детектив, частично AU
Рейтинг: R
Размер: мини, 3679 слов (20,8 тыс. знаков с пробелами)
Предупреждение: Смерть второстепенных персонажей
Саммари: История о том, что некоторые Твари Тьмы светлее других, трупах под рождественскими елками и о неуемном человеческом любопытстве. И да, Фарфарелло НЕ БЫЛО скучно. Там никому, блядь, не было скучно.
Комментарий автора: Деж! С Новогодом! Прости сраного дедлайнера! Я любя!

читать дальшеВ парке под украшенной к Рождеству елью лежал труп. Лежал аккуратно, даже как-то скромно – невзыскательный взгляд случайного прохожего, спешившего домой с рождественской попойки, мог принять его за упившегося Санта-Клауса. Для раннего утра двадцать шестого декабря в студенческом городке Боулдере, штат Колорадо, – обычная, в общем-то, картина.

– Это уже четвертый за ночь, – сержант Боб Гастингс потыкал труп носком ботинка, щелкнул фотоаппаратом и вздохнул. – Грузите его, парни.

Коронеры обвели тело мелом по контуру и быстро уложили в мешок. Полисмен, обнаруживший труп, – молодой и тощий Мигель Ромеро, судя по всему, только-только окончивший полицейскую академию, – закончил опутывать рождественскую ель черно-желтой лентой и с надеждой уставился на Гастингса.

– Надо доложить комиссару.

– Угу, – Гастингс поскреб толстый подбородок.

Дежурить в Рождество в их участке соглашались немногие, потому шеф при распределении патрулей обычно шел путем наименьшего сопротивления: назначение традиционно доставалось одиноким бездетным сотрудникам средних лет. Которых в отделе было ровно двое – Гастингс и Гречмонд. Вот только Келли Гречмонд в прошлом году умудрилась залететь как раз в августе и ушла в декрет. Что сказать, бывает. С тех пор Гастингс недолюбливал и Рождество, и шефа.

Обрадовав комиссара Санчеса ранним звонком из ближайшего автомата, Гастингс завел служебную машину и поехал в участок – писать отчет.

– Веселого тебе Рождества, Боб, веселого Рождества, – сказал он, повернув к себе зеркало заднего вида. Смотревший на него оттуда сорокалетний мужик с оплывшей физиономией закатил глаза.

***

Утро – не астрономическое, которое началось с четвертого за ночь трупа, а обычное утро рабочего дня, когда люди приезжают из дома в одно и то же здание, поздравляют друг друга с прошедшим праздником и выстаивают очередь у автомата с минералкой на первом этаже, – не продвинуло Гастингса в понимании произошедшего. Что могло быть общего у четырех людей, умерших в одну и ту же ночь? Цвет кожи, костюмы Санта-Клауса, возраст – условно, в пределах десятка лет. В общем-то, больше ничего.

Себастьян Краун, которого нашли первым под елкой у музея естественной истории, был уважаемым отцом и дедом, работником этого самого музея, все свое время посвящавшим вымершим букашкам. Кроме, как оказалось, Рождественских каникул, которые на свою беду решил провести в красном костюме и с накладной бородой.

Вторым Санта-Клаусом был Виглаф Освальд – собственно, кроме имени о нем ничего не было известно. Его тело нашли под рождественской елью на парковке у универмага «Таргет». Пожалуй, это был самый загадочный труп на памяти Гастингса. Он, если честно, сомневался и в том, что покойник – действительно Виглаф-как-его-там. У старика не было при себе документов, только на ладони и было написано: «Я – Виглаф Освальд, живу…», дальше стерлось. Не помешало бы обзвонить окружные дома престарелых, не пропадал ли у них пациент. Гастингс сделал себе пометку.

У главной елки кампуса университета Колорадо нашли третий труп. Профессор кафедры молекулярной биологии Джеймс Стоун, как выяснилось, страшно любил детей. Ничего такого, просто это был одинокий человек, ищущий общения и полный нерастраченной любви. В университете Гастингсу по телефону так и сказали, «полный нерастраченной любви». Возможно, трубку на том конце провода сняла не секретарша, а профессор английской литературы. Неважно. Пока неважно. Боб Гастингс записал все до последнего слова, переспросив в паре сложных моментов.

Четвертого, самого последнего Санта-Клауса, – «надеюсь, последнего», подумалось Гастингсу, – звали Джон Смит. Три развода, четверо детей, включая беременную дочь. Не то чтобы примерный семьянин, но, на первый взгляд, проблем у него не было. Уже не было. Последняя жена разрыдалась прямо в трубку – Гастингс не был знатоком женских слез, но ему показалось, что они были искренними. Скорее всего, они с Джоном любили друг друга. Если, конечно, он не планировал четвертый брак.

Выяснив личности всех четырех трупов, Боб Гастингс взялся за голову. На первый взгляд, все было ясно как день: в Боулдере завелся маньяк, пылающий особыми чувствами к Санта-Клаусу. Очень активный маньяк. Просто охренеть какой активный. Будто других проблем не было. Сержант представил передовицы газет наутро: «Серийный убийца Санта-Клаусов – только раз в году, на Рождество в Боулдере, штат Колорадо», – и содрогнулся.

Проиграв мысленно несколько сценариев, по которым он объявлял горячо любимому шефу эту новость, Боб Гастингс поднялся со стула и приготовился к долгому и мучительному разговору. Комиссар Санчес мог отреагировать на его слова как угодно, и Гастингс уже был готов к этому «как угодно». В его голове комиссар уже съел его мозг чайной ложкой через уши, чего там. И он постучал в дверь кабинета.

Чего он не ожидал там увидеть, так это двух одетых с иголочки типов, вокруг которых ужом увивался шеф. Перед каждым из них стояли чашки кофе, комиссар даже достал из заначки черствые крекеры с сыром и, похоже, был готов вылить им в кофе весь свой коньяк, припрятанный в сейфе. Гастингс знал про коньяк, как знал еще кучу мелочей почти о каждом из сотрудников участка. Не то чтобы он собирался когда-нибудь применить это знание, но сама возможность этого грела душу.

– Гастингс, мы направляем дело о Санта-Клаусах в ФБР. Передай господам все материалы.

– Чего это? То есть, чего это, господин комиссар, сэр? – на автомате выпалил Гастингс, в глубине души отчаянно желавший чего-то такого.

Нет, ну а кому в здравом уме охота возиться со сраным психопатом, имеющим личные счеты к Санта-Клаусу, когда для нужного начальству процента раскрываемости достаточно прокатиться вокруг кампусов университета и накрыть парочку студентов с травкой, а при должном везении добавить к этому пару шлюх, «серый» ствол и неуважение по отношению к представителю власти? Возиться Боб Гастингс не хотел, однако вот ляпнул же.

– Ну, я имею в виду, сэр, что эти покойники – они же просто старики, какой-то придурок решил исполнить детскую рождественскую мечту, мы его уже завтра возьмем… – торопливо сказал он, глядя, как ползет вверх левая бровь шефа.

– Профессиональная гордость? Понимаю, дружок, но ты не волнуйся. Просто вам это действительно не по зубам, – успокаивающе улыбнулся один из гостей с кричаще рыжей шевелюрой.

И кого только не берут сейчас в ФБР, страдальчески закатил глаза Гастингс.

– Тебя не возьмут в ФБР, не переживай, – тот будто прочел его мысли. – Ни работать, ни, гм, прорабатывать.

Второй, чернявый дылда в очках, сидел молча. Видимо, он в этой паре главный, решил Гастингс. И обреченно протянул ему тонкую папку с парой листков, исписанных его корявым почерком. Рука дрогнула, и на пол выпали фотографии, до ужаса одинаковые – лежащие ничком толстяки в красных куртках и штанах, черных сапогах, белых париках, сбившихся набок. И без малейших «следов насильственной смерти», выражаясь казенным, но информативным языком полицейских сводок. Патанатомы закончили вскрывать последнего из четырех Сант полчаса назад – тоже пусто. У всех один и тот же диагноз: смерть от старости.

– Один вопрос, мистер…

– Кроуфорд, – процедил гость, забрав фотографии.

– Почему? – Комиссар Санчес зашикал на Гастингса, но он только отмахнулся, прекрасно отдавая себе отчет, что отмахивается от начальства. – Почему ФБР? Что такого в этих стариках?

– Считайте наше вмешательство подарком на Рождество, – Кроуфорд пожал плечами. – Шульдих, пошли. Рад был познакомиться, комиссар Санчес. И следите за своими сотрудниками, пожалуйста. Времена сейчас неспокойные, а с кадрами у вас, кажется, некоторые трудности?..

Боб Гастингс попытался незаметно выскользнуть из кабинета шефа вслед за гостями, но голос комиссара Санчеса пригвоздил его к месту. Ничего хорошего просьба остаться не обещала. Закрыв глаза, он глубоко вдохнул, выдохнул и развернулся лицом к огнедышащему дракону.

***

Тем временем Кроуфорд и Шульдих прошли через полупустое здание полицейского участка и вышли на улицу.

– Обязательно было играть в ФБР? Я устал, – проворчал Шульдих. – Можно было просто шарахнуть их обоих, забрать папку и уйти. Господи, нахрена вообще тебя осенило этим видением? Почему эти блядские Санта-Клаусы? Почему?..

– Ты прекрасно знаешь, что я не выбираю, что видеть, а что нет, – невозмутимо ответил Кроуфорд, бросив ему ключи от потрепанной Ауди, которая когда-то считалась красной. – И уж точно не я определяю приоритет видений, а Старейшины. Они считают, что нам необходимо вмешаться.

– Старейшины то, Старейшины се… Достало!

– Тебя никто не держит.

– Угу, конечно.

Несколько кварталов они ехали молча. Кроуфорд разглядывал фотокарточки, Шульдих тоже то и дело косился ему на руки.

– Не, а че они такие одинаковые-то, хоть в «Мемори» играй? – не выдержал Шульдих.

– Наверное, так и должно быть. Лучше скажи, что ты об этом думаешь? Я-то, в отличие от тебя, мысли читать не умею.

– Я думаю, что это все плохо пахнет. И еще я думаю, что тот мужик, как там его, Гастингс, тоже что-то учуял. И мне все это не нравится.

Кроуфорду это тоже не нравилось. Однако задание Старейшин Эсцет было ясным, как божий день: найти ангела смерти и привести его в Розенкройц. В нью-йоркское отделение Розенкройц, располагавшееся в катакомбах под островом Манхэттен. Проклятое видение… Главное ведь, ничего выдающегося: черные перья, потеки крови, развалины какого-то храма, хрустящие под ногами стекла и кости. Детское лицо, отраженное в каждой из тысячи капель крови. Ах да, и чертово конфетти. Почти джентльменский набор, можно сказать. Но куратор, услышав о подробностях, тут же подхватился и привел к ослабевшему после провидческого приступа Кроуфорду Старейшин в полном составе и заставил повторить все до последнего слова.

– Наконец-то заблудшее дитя придет к нам, – выдохнула старуха, твердо решившая стать черепахой в этой жизни, не дожидаясь перерождения.

– Найденное оружие ляжет в нашу раскрытую руку, – вторил ей старикашка, похожий на мумию.

– Огонь возгорится из искры, и мы станем кремнем и кресалом, – заключил третий из Старейшин. Остальные тогда многозначительно покивали – слава богу, молча.

Вынырнул из воспоминаний Кроуфорд как раз вовремя: они с Шульдихом подъезжали к парку Вандерленд на озере Вандерленд, последнему из мест убийств. В том, что Санта-Клаусы померли не своей смертью, сомневаться не приходилось, пусть даже факты утверждали обратное. Что-то копы упустили, но что?

– Смотри, еще один Санта. Живой.

Кроуфорд проследил взглядом за пальцем Шульдиха, машинально отметил, что идет этот ряженый не очень уверенно, а очертания бутылки в его руке прояснили причину такой походки. В следующий миг перед внутренним взором Кроуфорда встало милое детское личико. Девочка лет шести улыбалась, глядя прямо перед собой, и в ее серых глазах, обрамленных длиннющими ресницами, была бездна. «Счастливого Рождества, милая», – прозвучал в голове Кроуфорда густой бас.

– Хо-хо-хо, – повторил он вслед за голосом, чувствуя, как слабеет. Будь прокляты эти откаты после видений, которые никак не удавалось контролировать. – Шульдих, вскрой мне этого старика. Выясни, о чем он думает, даже если это морщинистые сиськи миссис Санты. Быстро.

Последним усилием стянув очки, он бросил их на приборную панель и уперся лбом в сгиб локтя. Шульдих коротко стиснул его плечо и выбрался из машины. Как хлопнула дверца, Кроуфорд уже не услышал. Чернота убаюкала его в своих объятиях.

***

Из забвения Кроуфорда вырвало истошное пиликанье полицейской сирены.

– Готовься, у нас снова встреча с амбициозным копом, – Шульдих, уже снова сидевший в машине, протянул ему очки. – И да, тот Санта помер. Я ничего не делал, если что. Он сам.

Отложив выяснение подробностей на потом, Кроуфорд опустил ветровое стекло. Страшно хотелось кофе – покрепче и послаще. Однако вместо этого пришлось общаться с Бобом Гастингсом.

– Не ожидал вас тут встретить.

– Взаимно. Вам уже говорили, мистер Гастингс, что дело теперь вне юрисдикции полиции. Расследование ведет ФБР.

– Знаю, знаю. А еще я знал этого старика. Тилли Кормак, его все знали. Веселый был мужик. Жил тут неподалеку, на углу Поплар и Ньюпорт-лейн. Я просто хочу сказать, что…

– Что теперь расследование для вас – дело чести, и мы можем рассчитывать на вашу помощь, и что вы лично прибьете того подонка, который это сделал, так? – вмешался Шульдих.

– Прямо с языка сняли, ага. Только я бы так красиво не сказал.

– Спасибо за сотрудничество, – твердо заявил Кроуфорд и поднял стекло, давая понять, что разговор окончен. Боб Гастингс постоял рядом с их машиной, перекатываясь с носка на пятку и обратно, потом плюнул и отвернулся. «Кто вы, черт возьми, такие?» – читалось во всей его грузной фигуре. Отвечать Кроуфорд был не намерен. – Ну и?

– Он помер прямо когда я его читал, – буркнул Шульдих, глядя в сторону. – Не самые приятные ощущения, знаешь ли. И это не потому, что я перестарался. Просто кто-то или что-то выпило его досуха, он был до усрачки напуган. От страха накачался, а бурбон отсрочил смерть.

– В смысле, выпило досуха? – в голове у Кроуфорда гудело.

– Ну, жизненную энергию у него отжали. Сложно объяснить. Ему внутри как будто уже лет триста было, такой старый. Хотя по виду и не скажешь. Тонко сработано, кто бы это ни был. Может, уровня Старейшин, ну, почти.

– Любопытно. А девочку ты в его воспоминаниях не видел?

– Дохера. И девочек, и мальчиков, жирных, капризных, орущих, по уши в сахарной вате, и все хотят посидеть на коленках у Санты. Ужасно, – Шульдиха даже передернуло от отвращения. – Но насрать на детей. Кажется, он видел нашу цель. Ангела смерти. Во всяком случае, думал он о нем именно в этой формулировке.

– О нем?

– Ага. Парень, лет шестнадцать или чуть больше, белые волосы, золотые глаза, шрамы. В общем, наш клиент.

Кроуфорд пригладил руками волосы. То есть, все-таки парень, не девочка? Что ж, возможно, дар мог сбоить. Не стоило рассказывать об этом Старейшинам.
Оказалось, что «ангела смерти» старик видел как раз здесь, на озере. Поднапрягшись, Шульдих показал примерное место – на дорожке перед поворотом. Следов не было видно, но чужое присутствие все еще ощущалось. Кроуфорд вышел из машины, ведомый интуицией, и шагнул в сторону озера. Неясная тень мелькнула за деревьями и пропала.

– Шульдих, ты можешь прочесть мысли тех покойников?

– Спятил? Конечно, нет.

– Жаль.

– Даже если бы и мог, нахрена нам это? Пацана видели, час-другой, и он попадется. Вон, можно этого бравого копа подключить, пусть по своим ориентировки раскидает.

Шульдих все правильно говорил, но Кроуфорда не оставляло ощущение чего-то незавершенного. Как если почесал не то место, которое чешется, а рядом, или сходил в кино без попкорна – вроде бы все хорошо, но одной детали не хватает. Кроуфорд слишком четко помнил лицо девочки, чтобы так просто отбросить это видение. Эх, если бы можно было заглянуть в головы к мертвецам, проверить их память на совпадения, поискать если не девчонку, то хотя бы того парня. У Старейшин наверняка были способы вернуть мертвых, пусть на время, но свои секреты старики берегли слишком хорошо.

– Подключай копа, – вздохнул Кроуфорд. – Устрой чего-нибудь, типа, к нему придет какой-нибудь очевидец, расскажет, подробно опишет нашего ангела. Ну, сам знаешь.

– Угу.

Шульдих мрачно смотрел перед собой, и Кроуфорд задумался, а как на самом деле ко всему этому относится его напарник? Он ведь даже его не спрашивал, просто взял с собой в Колорадо, как берут пистолет или сменный костюм. Полезный инструмент, без которого как без рук.

– Эй. Обещаю, как только закончим, сходим в любой бар по твоему выбору и как следует нажремся. Я угощаю, – он пихнул Шульдиха локтем в бок.

– Угу… Стоп, ты правда угощаешь? Ловлю на слове, – тот на глазах оживился, взгляд стал более осмысленным, разгладились складки у губ. Хвала всем богам, пока еще Шульдиха можно было отвлечь от неприятных мыслей такими уловками. Но что будет, когда они перестанут действовать? Телепат, который не в духе, опасен и для себя, и для окружающих. Кроуфорду было более или менее плевать почти на всех – но не на Шульдиха.

***

После обеда – оказывается, в университетских столовых отлично кормят, если ты не студент, – Кроуфорда и Шульдиха разыскал тощий полисмен-испанец. Выглядел парень запыхавшимся.

– Сержант Гастингс просил передать вам, что он нашел того, кого вы искали. Он у него на хвосте, вот в этом районе, – он сунул Кроуфорду обрывок бумаги с нацарапанным адресом. – Сэр, вам нужно подкрепление? Мы все готовы…

– Не стоит, спасибо, – Кроуфорд кивком поблагодарил его. – Ладно, Шульдих, этот ангел нас заждался.

Они ехали через весь город. Шульдих до упора вжимал педаль газа, Кроуфорд откинулся на спинку сиденья и, прикрыв глаза, подсказывал, куда сворачивать, чтобы быстрее. Не предвидел, так, балансировал на краешке.

– Тут налево.

– Ага. Все, дальше я сам, а ты пока приходи в себя. А что не так? Слышу я их, – Шульдих раздраженно дернул плечом. Кроуфорд предпочел не выяснять.

Они припарковались у самого обычного коттеджа в череде таких же безликих двухэтажных домиков. Во дворе, как и везде, стояла украшенная к Рождеству ель, живую изгородь увивали гирлянды. Белая деревянная дверь с чуть покосившимся красно-зеленым венком была приоткрыта. Кроуфорд на всякий случай нащупал пистолет и перешагнул через порог, чувствуя, как тонкие волоски на шее встают дыбом. Дар предательски молчал.

– В подвале, – негромко подсказал Шульдих из-за плеча.

В милой чистенькой гостиной на диване полулежали мужчина и женщина, трогательно склонившись друг к другу. Вроде живые – грудь женщины еле заметно вздымалась. Пройдя комнату насквозь (черт, там даже кружевные салфетки на столике лежали!), Кроуфорд толкнул дверь под лестницей. И чуть не наступил на человеческую руку.

– Вы опоздали, мистер агент, – слабо произнес Боб Гастингс. – И я опоздал. Я выстрелил ему прямо в глаз, но он будто не заметил. Что, блядь, такое творится? Кто он? Кто вы?

– Чувак, тебе же говорили не лезть, – вздохнул Шульдих.

– Он напал на ребенка. Я вызывал подкрепление, но они не едут. Сделайте что-нибудь, это ваша… наша работа…

– Шульдих, покараулишь?

Тот страдальчески вздохнул и изобразил шутовской поклон.

– Желание босса – закон.

– Глянь там, будет ли прок от этих, – Кроуфорд дернул подбородком в сторону гостиной.

По крайней мере, если у него самого ничего не выйдет, у Шульдиха будет возможность спастись.

Кроуфорд переступил через умирающего и спустился по ступеням, залитым уже подсыхающей кровью. Чутье по-звериному обострилось. Внутри были двое – ангел и чудовище. Но кто из них кто?

В дальней комнате подвала на полу лежала маленькая девочка. Золотистые кудряшки разметались в стороны, на виске зияла глубокая рана, будто в ее волосы воткнули красный цветок, но длинные ресницы едва заметно трепетали. Кроуфорд бы не заметил, не вглядывайся он специально. Над девочкой, словно хищная птица, склонился беловолосый парень. Он повернул голову к Кроуфорду – половина лица была залита кровью, левая глазница разворочена – и криво ухмыльнулся.

– Дитя бога погибло, – медленно, торжественно и печально произнес он. – Я опоздал. Снова.

Да что, блядь, за день опоздунов такой. Лампочка без абажура, горевшая под потолком, светила Кроуфорду прямо в глаза. Постаравшись удержать на очках блик, не позволяющий видеть, куда он смотрит, Кроуфорд незаметно покосился в обе стороны. Вроде других выходов из подвала не было, только окно под потолком в соседней комнате, маленькое и узкое. Если Шульдих не будет тормозить, они сейчас возьмут этого психопата, спасут девочку и спокойненько улетят в Нью-Йорк. В денверском аэропорту их сегодня ночью должен ждать частный самолет с нелюбопытным пилотом.

Вдруг перед мысленным взором Кроуфорда появился Шульдих. Он сделал строгое лицо, поднял палец вверх, мол, «внимание!» и пропал. Кроуфорд пошатнулся от неожиданности: первый и последний раз телепат забрался к нему в голову три года назад, когда оба они были в лабораториях Эсцет, и нехило огреб сперва от Кроуфорда, потом от кураторов. Что за шутки? Однако в следующий миг Кроуфорд увидел перед собой торговый центр, рождественскую елку и выступление хорошеньких девочек. Малышки в головокружительных нарядах танцевали, а затем дисциплинированно выстроились в очередь – посидеть на коленях у Санта-Клауса. Одна из девочек оглянулась, с улыбкой помахала рукой, глядя на Кроуфорда, и бездна улыбнулась вместе с ней. Тот, чьими глазами он видел эту картину, умиленно всплеснул руками и произнес: «Ну разве она не прелесть?» Пауза – и вновь детское выступление, рождественская елка и очередь к Санта-Клаусу. И еще…

Кроуфорд моргнул. Вслед за ним моргнул и ребенок. Девочка с ангельской внешностью едва заметно улыбнулась, и Кроуфорд понял, что ничего не хочет так сильно, как сложить мир к ее ногам. Мешал только одноглазый парень. Не тратя время на рефлексии, Кроуфорд бесшумно рванул с места и вцепился в его шею. Под пальцами напряглись жилы, парень захрипел, и они покатились по полу.

С каждым мгновением Кроуфорд чувствовал, что слабеет, будто сама жизнь утекала из него по капле. Это была бы хорошая смерть – в бою. Кроуфорд закрыл глаза – и рывком провалился в видение. Он будто застрял в гребаном нигде, словно в космосе, если только там у неба был багровый оттенок. Как и в реальности, жизнь покидала Кроуфорда вместе с воздухом. А потом ярким огненным пятном в этом «нигде» возник беловолосый парень, на его левом глазу красовалась повязка. Он ухмыльнулся Кроуфорду, и в тот же момент стало легче дышать.

Вдруг грохнул выстрел, и все прекратилось. Парень потерял сознание и рухнул на Кроуфорда. Столкнув с себя тяжелое тело, он повернул голову – на пороге комнаты стоял смертельно бледный Шульдих и сжимал в вытянутых руках полицейский Глок. Ствол еще дымился. У девочки во лбу красовалась аккуратная дырка, прекрасные глаза были закрыты. Кроуфорд подполз к ней, прижал пальцы к шее – мертва, окончательно и бесповоротно мертва. Они с Шульдихом просрали ангела смерти, просрали свое задание…

– Идти сможешь? – Шульдих привалился к дверному косяку, теперь его лицо приобрело изысканный зеленоватый оттенок. С рыжими волосами смотрелось отпадно.

– Ты меня спас, – удивленно констатировал Кроуфорд. – Зачем? Надо было хватать девчонку и ехать к Старейшинам.

– Да в жопу. Терять напарника из-за какой-то курицы, которую даже не отжарить?

– Это была Малефики. Очень сильная и очень нужная Розенкройц.

– Ну и похрен. Пора двигать отсюда, на выстрел щас все сбегутся. Так и быть, память я этим дебилам наверху подправлю, только давай мы уже будем уходить? – героически-небрежный тон в конце тирады дал слабину, Шульдих сорвался почти на жалобные интонации. Кажется, он действительно перепугался, что провидец мог умереть.

Кроуфорд с трудом встал на четвереньки и взглянул на недавнего соперника.

– Берем его с собой.

– Вообще-то я хотел свалить на него все это.

– Он один из нас. Берем, – с нажимом сказал Кроуфорд. – Я видел его среди нас.

Шульдих смерил его подозрительным и, как показалось Кроуфорду, чуточку ревнивым взглядом. Вдали послышался вой полицейской сирены. Времени ни на что не оставалось. Шульдих повертел в руке пистолет, который так и не выпустил, замер на пару секунд, затем протер его краем футболки и, держа сквозь ткань, махнул Кроуфорду.

– Тогда тащи его сам. У меня и так тут дел по горло.

Кроуфорд улыбнулся – у него был лучший напарник. Хотя теперь, втроем, их можно будет, наверное, назвать командой…

Позже, когда они ехали в сторону Денвера – их новый приятель с перебинтованной головой валялся в отключке на заднем сиденье «Ауди», на всякий случай связанный, – Шульдих спросил:

– Я только не понял, чего он таскался за этими Санта-Клаусами, раз не убивал их? Ведь не убивал?

– Как очнется, спроси у него сам. Мне кажется, он следил за Малефики и чувствовал, когда она «выпивала» кого-нибудь. Хрен знает, сколько ей лет на самом деле, может, она уже лет двадцать была шестилетней девочкой, а то и все пятьдесят.

– Не похоже. Тогда бы Розенкройц послали кого-нибудь на ее поиски лет двадцать или пятьдесят назад.

– Возможно, они посылали. Уже нет смысла гадать, – Кроуфорд полностью опустил стекло со своей стороны, и лицо тут же ужалил холодный зимний ветер. – Спасибо, Шульдих.

– За то, что спас? Да, со мной такое иногда бывает. Но не рассчитывай, что так будет постоянно, – тот самодовольно ухмыльнулся.

– Нет. За то, что вломился в мою голову.

– О как.

– Но больше так не делай без необходимости.

– Заметано. Только с тебя два похода в бар по моему выбору.

– Легко. С тобой – куда угодно.

Шульдих улыбнулся Кроуфорду, светло и солнечно, и прибавил газу. Чертов городишко остался позади со всеми его горестями и печалями, и хотя впереди еще был неприятнейший разговор со Старейшинами – а вряд ли провал задания так легко сойдет им с рук, – Кроуфорду казалось, что день все-таки удался. Только им надо будет договориться, о чем врать, и вызубрить эту версию назубок. Причем договориться всем троим. Как, кстати, звали их нового члена команды?

@темы: слэш, фанфик, Шульдих, Кроуфорд, Secret Santa-2017, R

Для: всех
От:

Название: "Признания и фейерверки"
Автор:  Крошка Капризуля Хоч
Пейринг: Ая/Кэн
Категория: слэш
Жанр: романс/флафф
Рейтинг: PG-13
Размер: мини, 1672 слова

читать дальшеПеред праздничным ужином Мишель таинственно поманил его в теплицу.
- Смотри, какие красивые! – Он снял мешковину и показал десяток красных цветков в горшках. – Купил в Лондоне, когда ездил за подарками. Раньше я видел такие только искусственные, а эти – живые.
- Это пуансеттия, - Кэн расправил прицветники, проверил грунт. – Рождественский цветок. По легенде, двум бедным детям нечего было принести для украшения храма на Рождество. Они нарвали придорожных сорняков, сухих и невзрачных, и положили их на алтарь. Это все дары, которые они могли принести, но их любовь к богу была такой искренней, что кустарник зацвел прекрасными ярко-алыми цветами в форме звезды. С тех пор она символизирует искреннюю и бескорыстную любовь.
- Откуда ты так много знаешь? – восхитился Мишель.
- Я же работал флористом, - улыбнулся Кэн. – На упаковках с растениями истории о них печатали вместе с инструкциями. Если польешь двадцать таких горшков, волей-неволей запомнишь.
- Ая тоже знает эту легенду? – Мишель запрыгнул на стол и поболтал ногами. – Вы работали вместе, значит, и цветы одинаковые поливали?
- Не знаю. – Кэн пожал плечами. – Наверное. У Аи очень хорошая память. Он никогда не забывает. А почему ты спрашиваешь? Кстати, если хочешь, чтобы они дожили до следующего рождества, их надо будет пересадить. Напомни мне, чтобы я купил подходящие горшки и грунт. Поставим их на солнце и летом они еще подрастут.
- Ты отнесешь один Ае? – спросил Мишель. – Кэн, вы должны поговорить. Сегодня рождество, самый особенный день в году. Он поймет, что это не просто цветок!
Кэн сел рядом и уставился в пол:
- Слушай, Мишель. У меня не очень получаются такие разговоры. Последние несколько месяцев ты то и дело пытался оставить нас наедине или устроить нам свидание. Я знаю, ты хочешь как лучше. Ты видел, как мы работаем вместе, и теперь тебе кажется, что между нами с Аей может быть что-то большее, чем командное партнерство…
- Вся команда так считает, - перебил его Мишель. – Даже Фри это заметил, а он чувства под собственным носом разглядеть не может. Кэн, мы же не дураки. Я знаю, как тебе важна команда и миссии, но ты пришел сюда только ради него. Почему ты не скажешь ему?
- Так а я говорил, - Кэн горько усмехнулся. Оторвал листочек и скомкал его между пальцами. – Год назад, в феврале, когда только попал в Криптонбранд. В первый же вечер после тренировочного боя пришел к нему. В комнате темно было, он читал. Я думал просто пообщаться, обменяться новостями, узнать, как чем он занимался, пока я сидел в тюрьме. Я жутко по нему скучал. А он поднял голову, посмотрел на меня и сказал: «Я рад, что мы снова в команде». И тут меня как переклинило. Говорю: «Я здесь только ради тебя. Все это время, пока сидел в тюрьме, о тебе думал. Люблю тебя, Ая, не могу по-другому. Не по-дружески, по-настоящему». Ая молчит, а я несу все это, как дурак, путаю слова, но остановиться не могу. И тут он встает и касается моего плеча. Таким жестом, знаешь, когда врач объявляет диагноз смертельно больному. «Кэн, мы не можем быть вместе. Я не могу дать тебе свои чувства, потому что их нет. Но я буду сражаться рядом и всегда прикрою тебе спину. Ты останешься?». Что я мог сказать? Только: «Конечно, Ая» и улыбнуться еще, чтобы он не подумал, как мне хреново.
- Ох Кэн, - Мишель обхватил его и прижался лбом к плечу. – Я не знал, прости!
- Да что тут, - Кэн потрепал его по волосам. – Все нормально. Сначала хотел уйти, но мне уже надоело сбегать. И куда бы я пошел? Сейчас ни о чем не жалею. У меня есть миссии и все вы. И Ая, которому я верю больше, чем себе.
- Но он же так поступил с тобой, - Мишель быстро вытер подступившие слезы.
- Как? – Кэн улыбнулся. – Он сказал мне правду, зная, что я ценю это больше всего. Он не пытался меня утешать, никогда не врал и не предавал меня.
- Но ты все еще… - прошептал Мишель.
- Да, - кивнул Кэн. – Все еще. Но это неважно. Пойду отнесу ему цветок. Только не расстраивайся, если Ая вернет его.
- Не расстроюсь, - Мишель обвязал горшок подарочной лентой и дал его Кэну. – Просто вломлю ему как следует на тренировке!
Кэн поднялся на второй этаж и постучал. В спальне было тихо. Если не было миссий, в это время Ая обычно ходил на пробежку или тренировался в спортзале. Кэн приоткрыл дверь и зашел внутрь. В комнате Аи он бывал очень редко. Это в его спальне вечно болтался кто-то из команды: там устраивались киномарафоны ужастиков с попкорном, бои подушками и просто полуночный треп под пиво. Зайти в идеально чистую и пустую спальню Ае просто так, без повода, было странно. Кэн вспомнил то, что не рассказал Мишелю. Ночь, проведенную вместе. Тогда рушился мир и любой день мог стать последним. Каждый боролся со страхом по-своему. Он пришел к Ае. И Ая поцеловал его – первым. Он не был ни холодным, ни мертвым. Он – как казалось Кэну – мог даже чувствовать. Но после ночи наступило утро, когда они спасли мир, а потом не смогли спасти себя. Ая уехал, он сел в тюрьму.
Кэн обогнул кровать и подошел к окну. Уже стемнело, но теплые огоньки гирлянд ярко освещали задний двор. Там было по-зимнему пусто. Кадки в растениями еще в октябре занесли в теплицу, а стулья и стол из беседки убрали в сарай. Кэн подумал о том, что на следующее лето вдоль живой изгороди можно будет посадить розы, а ближе к осени засеять клумбы астрами и георгинами.
- Кэн? – Ая неслышно зашел в комнату.
- О… Ая. – Кэн неловко дернулся, задев цветочный горшок. Земля просыпалась глянцевую поверхность тумбочки. Он попытался убрать ее, но только смахнул на пол. – Я зашел позвать тебя ужинать. И еще вот, принес рождественник. Если не нравится, сейчас уберу.
- Очень красивый, - Ая подошел и погладил бархатные листья. Я помню, как мы продавали такие в Конэко. – Спасибо, Кэн.
- Пожалуйста, - Кэн улыбнулся. - Помнишь, как Едзи рассказывал душещипательную легенду? Их разобрали так быстро, что пришлось делать повторный заказ. А потом на рождество все школьницы принесли эти горшки Едзи в подарок. Заставили все крыльцо, и мы не знали, куда их деть. Даже нам с Оми подарили по паре. И тебе достался один.
- Только мой был от тебя.
- Да… - Кэн покраснел и взялся за дверную ручку. – Я думал, ты не знал. Ладно, я спускаюсь, там все уже собрались и ждут тебя.
- Кэн, постой. – Ая подошел к нему. – Тогда, год назад, я говорил правду. Я не мог дать тебе ничего, во мне было пусто.
- Давай не будем это ворошить, хорошо? – Кэн нахмурился. – Иногда цветок – это просто цветок. Мишель попросил занести его тебе.
- Кэн, послушай…
- Нет, это ты послушай, Ая! – Кэн повернулся, чувствуя, как снова горят щеки. - Раз ты уже поднял это, дай мне высказаться сейчас и закроем тему. – Любовь – не торговля на рынке и не обмен валют. Даже когда ты вел себя эгоистично и по-мудацки, думал только о себе и носился со своими идеями о долге, мести и расплате, ты был важен людям вокруг. Когда любишь по-настоящему, не ждешь ничего в ответ. Для меня это было и есть, так что хватит прятаться и делать вид, что я повзрослею и все пройдет. Я люблю тебя и имей смелость принять это!
Кэн развернулся, чтобы распахнуть дверь, но Аин негромкий оклик остановил его:
- Давай попробуем.
- Что? – Кэн замер, не понимая. Он посмотрел в Аины глаза, но в них никогда нельзя было прочитать эмоций.
- Год назад я не мог принять твои чувства. Я боялся, что во мне не осталось ничего человеческого. Я мог только убивать, не любить. Я жил в тумане своей мести, не замечая людей вокруг. Когда месть закончилась, я не понимал, что делать дальше. Я потерял опору, но убедил себя жить дальше. За этот год все изменилось. Я больше не хочу убегать. Если с твоей стороны еще что-то осталось, давай попробуем быть вместе. У меня есть немногое, но я отдам тебе все.
* * *
Когда они вошли в столовую, все уже расселись за столом.
- Сколько можно, мы есть хотим, - Хлоэ демонстративно постучал по наручным часам.
- Сейчас, но до ужина у меня есть один сюрприз, - Кэн тоже взглянул на часы хлопнул в ладоши. – Так, осталась ровно минута, все бегом на улицу. Вы же не хотите пропустить что-то особенное?
- Обожаю сюрпризы, - Мишель первым вылез из-за стола и потянул Фри за руку. За ним во двор вышли и остальные, оглядываясь по сторонам. Кэн остался на ступеньках и Ая стал рядом с ним.
- Сейчас, - шепнул Кэн, и небо вспыхнуло огненными снопами. Из десяти мест рванули в небо ракеты, взрываясь водопадами искр, звездами и цветами. – Я помню, как ты рассказал мне о родителях. Они устраивали для вас с Аей-тян фейерверк на каждый День рождения. Я знаю, что это совсем не то, но это подарок для тебя.
Ая ничего не ответил, вглядываясь в небо.
- Это слишком романтично, да? – Кэн украдкой взглянул на Аин профиль. Цветные вспышки осветили скулы, нос, сведенные к переносице брови. – Слишком… как в фильме? Ну, хоть малышня в восторге.
Кэн посмотрел на Мишеля и Куруми, которые визжали от восторга при каждом залпе, смеющегося Юки и подозрительно близко стоящих друг к другу КР и Нану. Даже Хлоэ и Фри улыбались.
Это был хороший год. Раньше, в Вайсс, мир то и дело пытались суициднуться, а они удерживали его на краю моста. Не было времени остановиться и задуматься. Надо было постоянно бежать, чтобы оставаться в живых: без цели, без понимания, просто согласно приказам. И только здесь, в Криптобранд, он стал прислушиваться к себе. Давать, не ожидая ничего взамен, оказалось радостнее, чем брать, говорить правду – проще, чем замалчивать ее, а любить – чем ненавидеть. В это мгновение, под оглушающими фейерверками, Кэн почувствовал себя наконец-то освободившимся.
- Спасибо, Кэн. – Ая повернулся к нему. В его глазах плясали отблески огней, а складка между бровей разгладилась. – Я никогда не получал таких подарков.
Кэн улыбнулся и просто сказал:
- Я люблю тебя, Ая.
И под финальный залп, раскрасивший небо алыми и голубыми звездами, Ая взял его за руку.

@темы: слэш, фанфик, Ая, Secret Santa-2017, Кен, PG-13

Для:  Илана Тосс
От:

Название: "Слепец"
Авторы:  Aerdin и  МИ-2
Бета:  Ollnik
Пейринг: Ран Фудзимия/Брэд Кроуфорд
Категория: преслэш, юст
Жанр: харт-комфорт, SciFi!АУ
Рейтинг: PG-13
Размер: 24000 слов
Саммари: пациент с амнезией оказывается в госпитале. Чрезвычайно привлекательный врач окружает его вниманием. Чрезвычайно знакомый сюжет с предсказуемым развитием событий, не правда ли?
Комментарий автора: для Иланчика, которая хотела, чтобы штамп вывернули наизнанку. С Новым годом и Рождеством, дорогая!

читать дальше

— Здравствуйте, это клуб людей с резкими перепадами настроения?
— Да, рады вас приветствовать отсюда нахер.
(с) из интернета

Он очнулся в полной темноте. Действительно полной — помогать отказалось даже то, “другое” зрение. Паника щедро хлынула в кровь, подстегивая нарочито расслабленное тело, но прежде чем он сумел поднять руку в попытке ощупать себя на предмет ремней или веревок, запястье перехватили.

— Спокойно, — негромко сказали рядом, и по ладони скользнули горячие пальцы.

Он сжал их своими, насколько хватило сил, и с тревогой понял, что едва наметил прикосновение. К счастью, медленно, еле-еле включились другие чувства, позволяя ощутить присевшего рядом человека целиком, а не только осязанием.

— Спокойно, — повторил этот же голос с незнакомым акцентом, будто бы чрезмерно четко выговаривающий слова. — Это временная слепота. Вынужденная. Возможности твоего тела ограничены, оно не может восстанавливаться сразу во всех направлениях. Мне пришлось направить его усилия в другую сторону. Пока что.

Голос успокаивал. Надежно, качественно, лучше любой микстуры. Он тихо вздохнул, понимая, что незнакомец наверняка успел выбиться из графика, вынужденный уделить ему столько внимания. Но отпускать все равно не хотелось.

— Сейчас ты уснешь еще ненадолго, — снова начал голос, — прошу тебя, не мешай своему телу выздоравливать. Вам нужен этот сон. А когда ты снова проснешься, я вернусь.

— Ты... обещал, — попытка заговорить взорвалась в горле резкой болью, в губы ткнулась трубочка, и он с облегчением глотнул воды, ничуть не жалея о цене попытки.

Пальцы человека сжались вокруг его ладони, а потом осторожно высвободились. Мягко, но непреклонно потянуло в сон, и он не стал сопротивляться. Этому голосу он почему-то доверял.

В следующий раз он проснулся от головокружения. Натурально, в какой-то момент темнота вдруг опрокинулась, закружилась вокруг, и в попытке спастись от этого водоворота он буквально выволок себя в явь. Тяжело сглотнул вязкую слюну, задышал носом, размеренно и спокойно, и почувствовал рядом движение воздуха.

Постель прогнулась, и уже знакомый голос успокаивающе прошептал:

— Не так быстро. Куда ты торопишься?

— Где я? — даже сдавленный хрип, который сейчас заменял ему голос, казалось, ободрал горло еще сильнее. Он тут же закашлялся. — Что... Что произошло?

В губы тут же ткнулась что-то новое — не уже знакомая трубочка, а скорее тонкий носик поилки.

— Медленно пей. Разговаривай меньше и не торопись, — добрый доктор — или может, не менее добрый медбрат? — придержал емкость, и на язык попало что-то прохладно-вязкое, обволакивающее натруженные связки. — В аэропорту рвануло, и вас сюда везли пачками. Ты слишком рано очнулся.

Аэропорт он не помнил. Как и дел, что потребовали бы лететь куда-то. Сказать по правде, он не помнил ничего толком, а от "другого", как говорил тот... — кто-то знакомый или близкий? — зрения осталось лишь розоватое свечение в бесконечной темноте, в которую он оказался пойман. Но этот цвет доказывал, что говоривший лжет.

— Думаешь... Неправда меня успокоит? — получилось даже усмехнуться.

Легкий, чуть укоризненный вздох совсем рядом, живое тепло.

— Приволокли псиона в человеческое отделение, — почти укоризна. Не ему. — А я-то гадал, почему ты так быстро гипнонаркоз сбросил...

Ну да. Сопротивляемость, пассивные щиты... на практике это оборачивалось двойными дозами внутримышечно или вот более ранним пробуждением.

— Я толком не знаю, что произошло, — а вот голос остался таким же успокаивающим, а руки — горячими. — Нас мобилизовали с другого сектора, не спрашивая.

— Где я? — стараясь не поддаваться расслабляющему теплу, вновь прохрипел он. Говоривший тоже мог быть псионом, мало того, он мог быть врагом — или работать на врага, и неизвестность тут пугала куда больше слепоты. Да что там, сама слепота могла быть последствием его попадания в эти "ласковые" руки.

— Истандил, госпиталь первой линии, отделение интенсивной терапии, — отозвался “добрый доктор” после непродолжительного молчания и на этот раз сказал правду, — правое крыло, этажи с минус первого по восьмой.

В подступающем все ближе ознобе живое тепло манило не хуже, чем киношного вампира — стейк с кровью.

— Этот этаж отдан сводной реаним-бригаде второго сектора.

Истандил... Он бы посмеялся, если бы смог: название не говорило ровным счетом ничего. Что это? Город? Район? Или сам госпиталь носил это имя, означающее что?

Голова снова начала кружиться, а во рту появился мерзкий привкус.

— Почему я не чувст... — да и горло тут же перехватило, и пришлось немного отдышаться перед тем, как продолжить. — Не чувствую ног?

— Чтобы мне не пришлось разбираться с твоим болевым шоком вместо собирания сустава, — в губы снова ткнулся прохладный носик поилки, и он поспешно глотнул — раз, другой, пережидая дурноту, — ты силен, но даже твои ресурсы ограниченны. Тратить их на боль вместо выздоровления мне не хотелось.

Пахло от него... не госпиталем. Хвойной смолой, нагретой на солнце, растертой в пальцах лавандой и еще чем-то смутно знакомым.

— Ты и так проснулся слишком рано, — движение воздуха совсем рядом — покачал головой? — Поспишь еще или хочешь форсировать выздоровление?

Помимо запаха странным было и отсутствие звуков больничной палаты — не пищали приборы, не разговаривали люди... а ведь этот "доктор" говорил о человеческой палате. Информации не хватало.

— Если ты собирал мне колено, то вряд ли в твои обязанности входит роль сиделки, — прошептал он, едва слышно даже для самого себя.

— Не входят, — легко согласился тот, — но когда стало понятно, что тебя нужно переводить из общей палаты в другое место, возник вопрос — куда. Пик поступлений уже прошел, но раненые еще поступают — спасатели находят под завалами, как ни странно... и сейчас даже в одиночных лежат по трое.

Поильник у губ поменялся: теперь там было что-то вроде горячей сладковатой воды со слабым привкусом чего-то цитрусового, унимавшей озноб на раз.

— Тебя переместили в передвижную реанимокапсулу для псионов и поставили у меня, — просто закончил доктор. — Хочешь еще что-нибудь спросить?

— Зачем... зачем ты мне лгал? — выдавил он через силу. Усталость наваливалась бетонной плитой, и даже шевелить языком становилось трудно. — Кто ты? — и кто я? Но последнее он собирался держать в тайне. Пока, по крайней мере.

— Берег твои силы, — неожиданно серьезно ответили в ответ, — ты держался в сознании на одной тревоге. Я решил, что если ты получишь быстрый ответ, то успокоишься быстрее.

Горячие пальцы уже знакомо согрели ладонь.

— Пока что я твой лечащий врач. Остальное тебе будет нужно, когда пройдешь первичную реабилитацию. Спи и не тревожься, силы тебе еще пригодятся.

Стоило, пожалуй, подыграть — пусть "врач" думает, что его усилия по успокоению пациента достигли цели. Он медленно выдохнул и старательно расслабил тело — каждую мышцу, которую чувствовал, и начал дышать размереннее и глубже.

Тяжелый вздох прозвучал совсем рядом, словно собеседник потянулся к изголовью:

— Я предполагал, что ты будешь беспокойным пациентом, и сон тебе сейчас намного нужнее любой активности.

Что-то прошелестело над головой, с чпоканием вставая в паз, а потом на него навалились вдвоем: и гипносон, и смутно знакомый запах снотворного газа. Пришлось отложить любые идеи до пробуждения.

Проснувшись снова, он постарался не подать виду — ни изменением дыхания, ни движением. Сколько он уже здесь времени? День? Два? Какое сейчас время суток? Почему он по-прежнему не чувствует ног? Вопросов становилось все больше, а выдавать свое бодрствование сбившимся дыханием он не хотел.

Горячее невесомое прикосновение к щеке было таким осязаемым, что он едва не дернулся, и совпало с уже знакомым шипением над головой. Искусственная грозовая свежесть под крышкой капсулы сменилась гораздо менее полезным и более информативным, чем вернувшиеся звуки и запахи большого города.

Он наконец опознал прикосновение: похоже, рассвет — и местное солнце довольно горячее. Начало лета?

— Почему... — голосу сон впрок не пошел, хриплое каркание так и осталось карканием. — Почему ты со мной так носишься? — Но сейчас "другими" глазами он уже мог угадать силуэт рядом с собой. Живое всегда словно просвечивало из темноты, и сейчас на том месте, где стоял человек, различалось серое, слабо пульсирующее пятно.

— Потому что тут только у меня есть допуск к лечению псионов твоего уровня? — на этот раз в голосе слышалась легкая улыбка. — Попей. Связки почти восстановились.

Носик поильника прижался к губам, и он почувствовал удивление, почти изумление: в этот раз было гораздо... вкуснее? Жидкость почти не походила на лекарство — сильный цитрусовый вкус вызвал интенсивное слюноотделение, и он впервые почувствовал настоящий голод.

— Я хочу знать... что со мной произошло? — при усилии, голос звучал твердо. Уже хорошо. — Пострадало только колено? Что с головой?

Ложемент под ним двинулся, переводя в полусидячее положение и странным образом добавляя уверенности в себе.

— В основном, фотоожог роговицы и компрессионный перелом ног, — горячие ладони легли на загривок, чутко прощупали шею и плечи, — раз ты так уверенно заговорил, помогай. Попробуем определить границы чувствительности.

Фотоожог роговицы не затронул бы "другое" зрение — а сейчас, как он не пытался, в голове не возникало никаких картин, кроме розоватого или желтоватого "побочного" свечения. Напрашивался вывод, что поврежден отдел мозга, отвечающий за псионические способности — а значит, что? Гематома? Опухоль? Открытая черепно-мозговая? Произведенная операция? Медикаментозная блокада? А если учесть, что память пострадала тоже и восстанавливаться пока не собиралась, то что получалось в итоге?

От прикосновения горячих пальцев к коже его пробрало дрожью.

— Разве моя капсула не снабжена подробными сенсорами? — спросил он, тщетно давя подозрения. Физический контакт требовался менталистам — а этот вариант пах так дурно, что вновь вернулась тошнота.

И не только: мышцы спины закостенели сами — но он понял это, когда эти пальцы мягко размяли зажим, и только потом над головой заговорили:

— Не нужно так тревожиться, я сейчас уберу руки, — попытки проникновения он не заметил, но, возможно, просто не смог отследить? — Остальные твои чувства вернутся вместе со зрением. Я еще разбираюсь, почему так взлетела лабильность ЦНС, поэтому твои возможности ограниченны — иначе ты захлебнешься в инфопотоках.

Не ложь — и не чистая правда, но к этому он уже начал привыкать.

— А что с моими документами? — спросил он, пряча предыдущие мысли так глубоко в разум, как только мог. — Что при мне были?

Он почувствовал движение воздуха, потом что-то мелькнуло позади, и запахло так, что желудок оглушительно взвыл.

— Ко мне тебя привезли без документов, — пояснил врач, — айдишка тоже не опознается, так что раз ты чувствуешь себя лучше, можем наконец познакомиться.

Знакомиться со слепым, неподвижным и с трудом сводящим в собственной памяти концы с концами человеком? Он усмехнулся.

— А потом, в качестве поощрения, ты покормишь меня с ложечки? — реанимационные капсулы обеспечивали питанием внутривенно, насколько он представлял себе этот процесс. — Глюкоза с витаминами, полагаю, мне сейчас будет гораздо полезнее.

— А кормление с ложечки в моем исполнении ты считаешь поощрением? Я польщен, — ему ответили в тон, но ирония в голосе почти сразу сменилась уже привычным спокойствием. — Нет, глюкоза с витаминами от тебя никуда не уйдет, а вот перистальтику, я считаю, уже можно потихоньку запускать. Впрочем, если ты не голоден...

Продолжение фразы выразительно повисло в воздухе. Это был бы удар ниже пояса, если бы он чувствовал эту часть своего тела. Бровью, впрочем, удалось двинуть с должным уровнем сарказма, судя по ответному смешку.

— И что сегодня в меню? — но рот все равно наполнился слюной, и это от "врача" точно скрыть не удалось. Ладно, пусть так. — И где мы сейчас?

— Горячий густой мясной бульон, — охотно пояснил тот, — правда, тоже в поильнике. Пей медленно, чтобы я мог проверить, не рано ли тебе.

Сосуд тихо стукнул по крышке рядом, а потом врач взял его за запястье и помог поднести поильник к губам.

— Медленно, — напомнил он снова, а потом добавил с мягкой иронией, — смакуй. Мы на крыше госпиталя, в рекреационной зоне.

Можно было бы возразить, но ощутить на языке горячий бульон хотелось куда больше. Даже гордость отошла в сторону. Временно.

Он сделал первый глоток и чуть не застонал от удовольствия, когда вкусовые рецепторы отозвались волной ощущений. В желудке тоже потеплело.

— Не обманул? — тихий смешок рядом он проигнорировал. — Только не торопись.

Судя по тому, как переместилось цветное пятно, врач присел на что-то рядом и теперь внимательно изучал реакцию.

— Можно второй, — разрешили ему.

За вторым последовал третий, а потом бульон закончился так внезапно, что даже стало обидно. Но и на то, чтобы испытывать это, в общем-то простое чувство, требовались силы — а они сейчас, похоже, уходили на включившееся пищеварение.

— Расскажи мне о лечении, — шепотом попросил он, расслабившись по-настоящему. Хотя бы ненадолго.

Врач убрал от него поильник с бульоном, а потом заговорил — охотно, хотя и неторопливо, явно взвешивая слова:

— Я рассчитываю, что в ближайшие пару дней можно будет снять блокаду со спинного мозга: сустав прижился, ткани почти восстановились, и можно будет заняться подвижностью и тонусом. Со слепотой и инфоблокадой медленней — пока я не могу сказать, насколько быстро лабильность ЦНС придет в норму. Сам по себе фотоожог не опасен, но что-то разбалансировало твою нервную систему, и включать органы чувств придется постепенно.

Два дня неподвижности — и это как минимум. Ладно, наверное, в его жизни бывали вещи и похуже, только вспомнить бы их.

— Почему меня не оставили на потоковом лечении? Зачем нужен персональный врач?

— Это госпиталь первой линии, — напомнили ему, — сектор пуристов. Отделение для псионов здесь настолько маленькое, насколько это вообще возможно по квоте. Тех, кого было можно перевозить, увезли в ваши сектора. Тебя было нельзя. Ты препятствовал.

Этого он не помнил — совсем. И как он мог препятствовать перевозке, тоже не представлял. Пуристы боялись псионов как огня, эта секта сама бы организовала перевозку псиона куда угодно вплоть до местной луны, лишь бы он оказался от них подальше. Что-то очень сильно не сходилось, и это что-то упиралось в память.

— Но взрыва в аэропорту не было, как мы уже выяснили, — он постарался унять невольный приступ паники. Аэропортов в секторах, принадлежащих людям без особых способностей, тем более, столь ортодоксально настроенных, как пуристы, не строили. — Так что произошло? — Ты тоже пурист? И как я здесь, черт возьми, оказался?

Горячие ладони снова опустились на плечи, погладили затылок и замерли там.

— Не паниковать, — почти шепотом напомнили ему. — Разбалансируешь все в хлам. Я тебя не читаю, но успокаивать вынужден — химические седативы тебе нельзя. Дыши ровно, ты умеешь.

Снова надвинулся смолистый древесный запах, сегодня без цветочной отдушки, и паника отхлынула так же стремительно, как вцепилась.

— Пуристов врачами не берут, так что я точно не он.

— Что. Случилось? — почти по слогам повторил он вопрос, превозмогая желание вырваться из этих рук. Но блокада спинного мозга... что-то подсказывало, что дело не только в травме головы, которая привела к разбалансировке центрально-нервной системы. Он вдруг понял, что перебираемая в уме информация о возможных повреждениях и препаратах слишком специфична, и это переключило на новую мысль: имеет ли он сам отношение к медицине? Это объяснило бы многое, особенно столь индивидуальный уход.

Прикосновение сделалось почти невесомым, и терпеть его стало легче. Опять же — рывком, словно бы неприятие резко упало.

— Если судить по твоим травмам, то когда был поврежден защитный купол... — негромко ответили ему, — я полагаю, что ты надышался миазмы за его пределами. Странно здесь то, что я не нашел её следов, но проблема с нервной системой слишком… нетипичная.

Да, разрушение защитного купола точно бы привело к значительным жертвам среди населения... Вот только сколько нужно дышать зараженным воздухом, чтобы отключилось даже "другое" зрение?! В памяти вдруг всплыло смутное воспоминание и чьи-то слова: "Двое суток!? Только от тебя можно было такое ждать!". Кто ему это говорил? И когда?

— Купол разрушен полностью? — вместо этого спросил он.

— К счастью, нет. Обрушилась примерно седьмая часть, причем у самой земли, — прикосновение исчезло окончательно, видимо, такое его состояние врача устраивало. — Кроме того, временную заплатку растянули оперативно — и подновляют изнутри достаточно быстро, чтобы опередить эрозию.

Врач снова пошевелился рядом, и он поморщился, когда от свода ребер к солнечному сплетению медленно заскользил смазанный чем-то скользким и холодным ручной датчик.

— Что за датчик? — расспросы о действиях оказывали успокоительный эффект. Даже голос все больше напоминал человеческий, если бы сипение и хрип считались нормальной тональностью, конечно. Гораздо сложнее было не думать о более важных вопросах. Почему при нем не оказалось документов, если он связан с медициной? Почему с идентификационного чипа не считалась личность? Почему он до сих пор не в тюрьме? Или... все-таки в тюрьме?

— Я проверяю, как усваивается бульон, — датчик скользил по животу гладким навершием. — Если все пойдет хорошо, вечером можно будет еще.

Повисшее молчание было неожиданно комфортным. Видимо, в свете разнообразных подозрений к врачу и собеседнику он уже успел привыкнуть.

Шум города успокаивал, хотя теперь слух вычленял и далекие сирены патрульных катеров, и тихие пневматические посвисты пролетавших над городом транспортов, которые сплетались с шелестом деревьев и редкими голосами птиц вокруг госпиталя.

— Когда случилось обрушение? — вновь задал вопрос он. — Какой сегодня день?

— Сегодня? Вторник, третье июля, — рассеянно отозвались в ответ. — Тебя привезли тридцатого, тогда же рухнул купол.

Врач догладил датчиком и замолчал: скорее всего, изучал теперь результаты на рабочем планшете.

Он здесь уже четвертый день. Четвертый! И в себя пришел только третий раз...

— А что с коленом? — вновь отодвигая от себя тревожащие мысли, спросил он.

— Коленный сустав был в таком состоянии, что было проще вырастить и имплантировать новый, чем реконструировать этот, — врач... пожал плечами? Судя по интонации, да. — А переломы обычные, даже без смещений.

Короткое молчание, словно врач раздумывал, стоит ли продолжать.

— Генного материала, как ты понимаешь, было полно. Ты не помнишь, как препятствовал перевозке?

Момент был скользкий — признаться в том, что память стала решетом или нет?

— Так смутно, что скорее нет, — ответил он, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало напряжение.

— Ты обесточил грузовой медицинский транспорт, — на этот раз в голосе врача явно слышалось ехидство — это было куда лучше безликого спокойствия, — не зацепив при этом ни мой планшет, ни собственную капсулу. Дважды. На мой взгляд, вышло достаточно убедительно. Нам даже не понадобилась третья попытка.

Следующую минуту его занимало два вопроса — какая у него реанимационная капсула и отразили ли ее датчики всплеск адреналина.

Что-что, а с энергетическими полями он не работал, это он почему-то знал совершенно точно. А вот тот, другой, оставшийся в памяти смутным голосом из темноты, наоборот — он вдруг отчетливо вспомнил руку, на пальцах которой прыгали голубые искры.

Значит, кто-то, кто бы он ни был, знал, что он в госпитале. Значит, кто-то не хотел, чтобы его отсюда вывезли.
Кто и почему?!

— Надумал что-нибудь? — негромко прозвучало почти над макушкой, и он вздрогнул. Машинально вскинул голову, на мгновение даже забыв, что ничего не увидит.

На молчаливый вопрос его врач только вздохнул.

— У тебя пульс скакнул, — пояснил он.

— Представил, как это: управлять полями, — ответ получился почти честным, с таким неважно, менталист "доктор" или нет, главное, он пока держит свои руки на привязи. — Могу предложить третью попытку.

Врач помолчал, а потом протянул с откровенным интересом:

— Допустим. И куда тебя везти? Где тебя с нетерпением ждут, мой таинственный пациент?

— В клинике для псионов, — хмуро отозвался он, потеряв всякое желание разговаривать на эту тему дальше. Если он здесь четвертый день, и никто не пришел, даже тот, что задержал его в этом странном месте, значит, предположение о принадлежности к медицине можно считать ошибочным. А вот вопрос, не связан ли он как-то с преступным миром, выходил на первый план, особенно, если вспомнить о том, что его личность так и не смогли установить.

— Ну и смысл перевозить вас сейчас? — резонно спросил врач. — Подробно объяснять, чем именно вы больны и как вас лечить, а потом думать, уделили ли вам достаточно внимания? Нет уж.

Он чему-то хмыкнул и добавил:

— Вот если за вами все-таки кто-то явится, тогда поглядим. А нет — будете ждать выписки по выздоровлению.

"Все-таки" — оговорка или скрытый намек? Можно ли получить из этого больше, чем просто стоявшую за словами констатацию факта? Если за четыре дня сюда не приехал менталист, чтобы вытянуть из его мозгов все... Стоп.

А если менталист уже был? В первый же день, когда стало ясно, что идентификационный чип — это пустышка? Если ничтожнейшие обрывки памяти — это как раз остатки его выпотрошенных мозгов?!

— И что ты представляешь теперь? — негромко и сочувственно спросил его врач. — Как вышивают крестиком или как бегают трусцой?

На удивление, сейчас он не пытался прикоснуться — напротив, казался далеким, почти нездешним, словно отодвинулся на максимально возможное расстояние, только бы не потревожить пациента.

— Где я? — повторил он, даже не пытаясь скрыть панику. А что, если так называемая блокада позвоночника — это уже наказание за преступления, которых он не помнит? Что, если это все уже тюрьма, а "врач", так и не назвавший своего имени — тюремщик, играющий роль доброго полицейского? Что, если он и есть тот самый менталист? — Почему кроме тебя здесь нет никого? Кто ты? Кто ты, черт возьми? — он сорвался на хриплый крик, пытаясь заставить свое тело пошевелиться.

— С ума сошел! — врач слетел со своего насеста мгновенно, оказался рядом. Дернул на себя, прижимая, обнимая, так что следующий хриплый крик вышел полузадушенным. — Я тебя зря собирал, что ли? Что ты надумал такого?! Пытку? Тюрьму? Госпиталь это, госпиталь! Реабилиташка под крышей, нам с тобой выделили — тебя ж нельзя с людьми положить, они мучиться начинают кошмарами! Что тебе еще рассказать, не усыплять же тебя сейчас? Ну?

— Кто ты? — "врача" тоже потряхивало, и это почему-то заставило поверить его словам. Паника начала отступать, хотя и накатывали еще волны ужаса при мысли, что, да, ну конечно, для того менталистам и нужен физический контакт... — Я хочу, чтобы ты провез меня по этажам. Хочу услышать звуки госпиталя. Его запах... Это возможно?

Тот кивнул, быстро, отрывисто, мазнув подбородком по челке и лбу.

— Пять минут, ладно? Успокоимся только. Нам с тобой нельзя в коридоры в таком состоянии, — зашептал врач, — им всем... больно. Больно и страшно. А я...

Врач сглотнул, словно боялся этой перспективы.

— Я... Фудзимия Ран. Твой лечащий врач.

— А я... — и почему он повелся на эту откровенность?! Но признание уже слетело с языка. — Я не помню, кто я.

— Понятно, — Фудзимия коротко кивнул, проехавшись щекой по макушке, — теперь понятно... разберемся. А что до того, почему тут никого нет...

Он тихо фыркнул.

— Ты думаешь, пуристы шарахаются от тебя одного? Меня они тоже терпеть не могут.

— Ты такой страшный? — почему-то хотелось смеяться, не иначе, как начался откат после нервного всплеска. Он глубоко вздохнул. — По голосу ты молодой и симпатичный.

Смолистый запах чуть кружил голову.

— Что, симпатичный прямо-таки по одному голосу? — чуть поддели его, не переставая обнимать. Фудзимия помолчал и продолжил:

— Мне было тяжело сдерживать пси-поле от усталости, — признался он. — А оно... неприятное. Так что они принимали мою помощь, потому что рук не хватало... но все равно шарахаются.

— Как ты оказался в этом госпитале? Здесь же псиоников нет? — прошептал он, даже не желая вырваться из возможно опасных объятий.

Фудзимия только дернул плечом:

— Вообще-то я сказал тебе правду: когда купол посыпался, сюда дернули всех, кто нашелся в соседних секторах. Это ближайший от пробоя госпиталь, а иногда спасают даже мелочи. В холле устроили целый конвейер оценки поступающих, лишь бы не упустить бриллиантовые минуты и золотые часы. А с серебряными сутками проще. К сожалению...

Он зло дернул плечом.

— Большая часть пострадавших — пуристы. У них не то что не хватало сил — у многих не было даже меток от вакцинации. Их тела вообще не были готовы к миазме.

Из темноты памяти на миг всплыла картина тела: раздутого, покрытого язвами — багровыми с черным налетом. Череп, с которого почти стекло лицо, распухший синюшный язык, не помещающийся между челюстей, и длинные светлые волосы, клоками висевшие на одежде. Где он это видел? Кто он?

— Почему разрушился купол? Это же очень надежная конструкция?

Фудзимия покачал головой и только потом заговорил, сообразив, что мимики недостаточно:

— Думаешь, нам тут хоть что-то сообщили? — он саркастически хмыкнул. — И потом, у меня даже на слухи не было времени. Да что слухи — я не в курсе даже официальной версии, представляешь?

Он вздохнул.

— Зачитать для тебя новости с планшета, как вернемся?

— Да, — конечно, никто не гарантировал, что все прочитанное будет существовать на самом деле, но чем больше лжи, тем больше шанс проколоться в мелочах. Особенно если учесть, что за три дня совершенную легенду не построить. Снова стоп. Откуда он это знал? Хотя сейчас важнее был другой вопрос. Последний, перед тем, как он вырубится от усталости и нервного напряжения, даже сейчас, под блокаторами ЦНС. — Почему меня до сих пор не допрашивали по поводу чипа?

— Потому что до полного выздоровления сделать это можно только с моего разрешения, — отрезал Фудзимия, — а я его не давал — и не дам.

Он чуть разжал объятия, позволяя пациенту снова откинуться на ложемент... или остаться как сидели.

Иллюзия выбора продержалась с полминуты, а то и больше. Но деревянное тело так и осталось деревянным, а усталости в нем стало еще больше.

— Устрой мне экскурсию, когда я проснусь, — шепотом просьба прозвучала почти как приказ, да и дрожание в голосе едва ли читалось. По крайней мере, он очень на это надеялся.

— Хорошо. Тебе действительно нужно отдохнуть, — Фудзимия вновь устроил его в ложементе, а потом опустил его горизонтально. — Когда ты проснешься, тебе уже станет легче.

Усталость заставила буквально провалиться в сон, но, уже засыпая и слыша, как медленно выдвигается крышка капсулы, чтобы накрыть его, он еще успел почувствовать, как горячие пальцы напоследок погладили его по щеке.

Словно в качестве компенсации, сны ему виделись необыкновенно яркие и красочные: пылающая друза каменного костра, словно на землю присела звезда и сделалась твердой, легкая зеленая, будто едва проклюнувшиеся листья по весне, дымка за радужной пленкой купола, обманчиво безобидная, лилово-розовые ноздреватые плиты, парящие в воздухе...

Голоса он услышал, еще толком не проснувшись — но колпак капсулы глушил слова, позволяя понять лишь факт разговора, не более того. Интонации Фудзимии узнавались сразу, а вот кем был его собеседник, оставалось загадкой.

Когда голос Фудзимии сменил тон, он растерянно моргнул: слишком непривычны были жесткие, повелительные нотки. Ненадолго, буквально на пару фраз, но тем не менее; потом неизвестный собеседник сменил тему, и голос его врача зазвучал уже знакомо: спокойно, с легкой снисходительной заботой сведущего в своем деле человека.

Разговор продлился недолго: видимо, у Фудзимии было в планах занятие поважнее.

— Вижу, ты уже проснулся, — шелест открывшегося колпака совпал с притоком воздуха, который нес совершенно другой запах, чем тот, что создавался внутри капсулы. Теперь пахло немного пылью, хвоей, а еще чем-то стерильным и холодным. Несмотря на то, что окружавшая темнота не рассеялась, стоило открыть глаза, всплеска отчаяния не произошло. Может потому, что он начал привыкать к своей слепоте и смиряться с нею?

Фудзимия уже знакомо поймал его за ладонь, здороваясь, и пальцы невольно сжались, не желая отпускать. Врач возражать не стал, просто снова поднял ложемент, помогая устроиться полусидя, и, похоже, присел на край капсулы, потому что помог положить ладонь себе на колено:

— Прости, мне пока нужны обе руки, если хочешь, держись так. Что ж, посмотрим, как твои дела сегодня.

Под пальцами оказался тонкий и в то же время плотный материал, гладкий на ощупь: что ж, ткань действительно походила на медицинский халат, если рецепторы не лгали. Но наверняка можно было бы сказать, только увидев своими глазами: на колене "врача" могла просто лежать подобная тряпка.

— Лучше не стало, — пробормотал он вслух и только потом вдруг сообразил, что в прошлое свое пробуждение не чувствовал руками ничего! Ничего!!!

Ошарашенный этим пониманием, он даже сбился с мысли.

— В самом деле? — Фудзимию его пессимизм, кажется, не впечатлил вовсе. — Я бы не был так категоричен...

Колено под ладонью было теплым.

От усилия заставить пальцы пошевелиться голова, казалось, вот-вот лопнет, но потом случилось чудо — указательный палец дрогнул, совсем на миг, но он двинулся! Пусть и был словно налит свинцом, пусть это простое действие оказалось невозможно утомительным — но это была победа! А значит, неподвижности скоро не будет!

Он расслабился, задышав чаще и погрузившись в приятные мысли, едва не забыв о Фудзимии.

— Упрямый какой. И торопливый, — для Фудзимии его потуги тоже не стали тайной. — Ну что ж, в следующее пробуждение будем пробовать вставать, а сейчас... наклонись вперёд, насколько можешь?

Оказывается, он уже успел пристроить на крышке капсулы что-то мягкое, на что можно было положить руки и голову, и чуть влажную спину обдало прохладным воздухом.

Сказать было легко — не то, что сделать. Как он ни пытался, но сдвинуть с места неповоротливое тело не смог. Он чувствовал, что весь покрылся испариной, по вискам даже потек пот, и от бессилия закусил губы и зажмурился, не желая показывать своего отчаяния. Хорошее настроение как брандспойтом смыли.

— Не отчаиваться от одной попытки, — по лицу прошлась влажная салфетка — судя по тому, что без запаха, медицинская, — теперь еще раз: расслабиться, успокоиться — и попробовать еще раз. Это результат фармблокады — он, конечно, более или менее рассосется к завтрашнему дню, но чем больше ты сможешь сегодня, тем легче тебе будет вставать.

— Какой сегодня день? — он снова сосредоточился, но максимум, чего добился — это чуть-чуть наклонить голову. — Нет, не могу, — выдохнул он со злостью.

— Четвертое июля, вечер, — док обошел его и встал со спины, ведя ладонью по плечу, чтобы дать возможность следить за собой, — давай снова, вместе со мной. И не беспокойся — у тебя сильное, развитое тело, но оно тяжелое. Сейчас это играет против тебя. Пока что.

В этот раз, разумеется, им все удалось, и он, вымотавшись, улегся щекой на сложенные руки, отдыхая.

— Что ты собираешься делать? — пробормотал он потом, стараясь, чтобы усталость не звучала в голосе. — Или это тайный план, чтобы вновь избежать экскурсии по госпиталю?

— Конечно, это мой коварный план, — Фудзимия иронически фыркнул и размазал что-то по спине — не быстро сохнущий гель, а скорее крем, — объясняю. Детокс я уже ввел, он щадящий и потому медленный. Подвергать тебя нагрузкам современной фармакологии ради ускорения на сутки я считаю нецелесообразным, особенно с учетом разболтанности твоей нервной системы.

Пальцы прошлись по спине, и оказалось, что эти руки могут быть жесткими. Фудзимия мял его спину, словно месил тесто, с той же осторожностью сначала и деловитой силой в конце.

— Поэтому пока обойдемся дедовским методом. Виброрежим, конечно, штука полезная, но не полагаться же только на технику...

Те остатки, что сохранились от "другого" зрения, окрашивали силуэт врача розоватой дымкой, и нечеткий контур скорее сигнализировал о полуправде, чем о стопроцентной лжи. Конечно, задумай что Фудзимия, противопоставить ему будет нечего, как и противодействовать, поэтому приходилось сжимать зубы крепче и доверяться. До тех пор, пока он не сможет перепроверить все сам.

Правда, сейчас под кожей, в разрабатываемой спине словно проскальзывали маленькие молнии, цепляющие мышцы, заставлявшие их сокращаться и, наоборот, расслабляться. Очаги тепла и боли вспыхивали то тут, то там, и в какой-то момент он даже застонал — и сам не понял, от чего именно.

— Выразительно, но неинформативно, — судя по голосу, Фудзимия сейчас улыбался, — что скажешь?

Больше всего походило на то незабываемое ощущение, когда затекшее от неудобной позы тело вдруг снова обретает чувствительность, и боль смешивается с зудом и удовольствием одновременно. Кроме собственно массажа начал действовать еще и крем, и жар от расходящихся мышц постепенно охватил сначала всю спину, а потом руки, сначала левую, потом правую.

— Никогда бы не подумал, — прохрипел он, сдаваясь ощущениям, — что чувствовать тело так приятно.

Он вообще, много о чем, наверное, раньше не думал: о том, как хорошо говорить в полный голос, а не перебиваться с хрипа на сипение, о том, как здорово ходить ногами — да и вообще двигаться, о том, как потрясающе смотреть и видеть окружающий мир глазами, хотя бы обычными. Не говоря уже о том, чтобы иметь цельную, не уничтоженную чем-то память.

Фудзимия за спиной хмыкнул и провел ладонью по плечам в последний раз:

— Сколько неожиданных открытий, правда? Оказывается, даже в век высокоразвитой медицины здоровье — это ценность... — он посерьезнел. — Попробуешь откинуться обратно сам? Мышцы разогрелись, может получиться.

На этот раз получилось и легче, и тяжелее. Легче потому, что тело и впрямь стало чуть менее деревянным, но и поднимать его, оказывается, было сложнее, чем наклонять. Фудзимия, впрочем, помог и на этот раз и даже ничего не сказал на то, что пациент дышит так, словно пробежал марафон.

— А теперь — экскурсия? — пришлось напомнить, едва переведя дыхание. Этого хотелось даже больше, чем есть и отдыхать.

— Конечно, — согласился тот. — Я ведь обещал. Сейчас как раз вечер, и мы никому не помешаем.

Капсула и правда сдвинулась с места, легко и почти без напряжения, словно инерцию отменили, и воздух вокруг сдвинулся тоже.

Прошипели пневмоприводами одни двери, другие, с глухим гулом приблизился лифт... кажется, его действительно держали под крышей большого здания.

И да, это было похоже на госпиталь — судя по тому, как легко капсула вошла в кабину, как откликались сенсорные кнопки на панели лифта, как пахло чем-то синтетическим и странно неживым, а стоило дверям лифта расступиться, как шум переполненного госпиталя гулом растревоженного улья хлынул в уши.

Ладонь, оставшаяся лежать на плече, уже не напрягала. Пожалуй, даже напротив: довольно скоро он понял, что этот гул почти оглушает, заставляя пытаться понять для себя каждый звук.
И сейчас прикосновение Фудзимии помогало отвлечься на него, удержаться, когда звуков и реплик становилось слишком много.

Судя по тому, что он слышал, ситуация продолжала оставаться тяжелой — по этажу то и дело разносился сигнал автоматического информатора об освобождении операционных блоков, шипели двери, клацали инструменты, жужжали сервоприводы тележек, и над всем этим кружились голоса-стоны-крики... Темнота перед глазами словно стала гуще, а потом на долю секунды вспыхнула образами — огромным, заполненным людьми коридором, стеклом медицинских блоков, ярким светом, льющимся из-под потолка.

Он крепко зажмурился и вжался спиной в ложемент.

— Дальше.

Фудзимия не стал возражать, только сжалась чуть сильнее ладонь на плече. Шум вокруг нарастал и множился, почти оглушая, буквально бомбардируя слух и почему-то осязание, и он с облегчением откинулся на подголовник, когда они снова въехали в лифт.

— Полагаю, достаточно, — постановил Фудзимия.

— Да, — отозвался он, чувствуя удовлетворение сразу от нескольких вещей. Во-первых, другое зрение по-прежнему с ним, а значит, в той или иной степени оно восстановится. Во-вторых, он действительно находится в госпитале, пусть даже Фудзимия может потом оказаться тюремным врачом. И, в-третьих, из тех обрывков разговоров, что он поймал, можно было сложить картину произошедшего в секторе.

Ускорение вдавило в пол, а потом, после очередного шипения пневмопривода, звуки госпиталя снова исчезли. Шелест складывающихся жалюзи, приглушенный шум города... странным образом он успокаивал намного эффективнее, чем полная тишина.

— Поешь? — негромко спросил Фудзимия. — Или устал, и мне добавить питание в капельницу?

— Не откажусь от чего-то посущественнее бульона, — прохрипел он и даже улыбнулся воспоминанию о горячем и вкусном, согревающем изнутри. — Но если ничего другого нет, то пойдет и бульон.

Ожидание еды даже подвинуло в сторону полученную информацию, но ее он собирался смаковать долго и, желательно, без внимательного взгляда — такого, как сейчас, например.

— Увы, — Фудзимия протянул с отчетливым сочувствием и, кажется, даже искренним сожалением, — никаких “посущественней”. Зато бульон будет не один, это могу обещать.

Не солгал. Короткий звуковой сигнал — видимо, док ставил на разогрев, а потом запахло едой. Пара глотков густого кисловатого сока, от которого во рту скопилась слюна, а желудок обрадованно взвыл, густой мясной бульон — довольно много, почти половина привычной когда-то порции, и овощное пюре. По счастью, с чем-то вроде томатов, иначе это безобразие было бы невозможно есть.

Пюре пришлось есть с ложки, и это был весьма неловкий момент. Именно сейчас слепота и вызванная ею беспомощность вдруг осозналась особенно четко.

— Мне не нравится пюре, — скрывая досаду, сказал он и попробовал отклонить голову.

— Вкус или консистенция? — Фудзимия, похоже, понял, что он этим подразумевал, и настаивать не стал. — Найти тебе овощной суп-пюре? Без клетчатки все равно никуда, а мясо тебе пока нельзя.

Он вздохнул и сумрачно кивнул, едва расслышав тихие шаги Фудзимии. Подумалось, что дорожка здесь, наверное, сделана из прессованной резиновой крошки, а по сторонам от нее в контейнерах растут деревья. Высокие или маленькие? Глупый, несущественный вопрос занимал его почти минуту, а потом вдруг взвыла сирена.

— Тебе настолько не понравилось пюре? — голос у Фудзимии был спокойным, с легким оттенком иронии. — Или что-то другое?

Видимо, на его лице достаточно выразительно отразилось изумление, чтобы Фудзимия поверил.

— Если не ты, то кто?.. — шепот был почти неслышным, а потом, судя по звукам, его врач развил бешеную деятельность. Стук тяжелых металлических полос, скрежет и щелчок тумблера, глухое гудение какого-то электроприбора, непонятное движение капсулы — неужели Фудзимия готовился... к обороне?

— Что происходит?! — он даже дернулся, сумел двинуть рукой и, похоже, смахнул со столика перед собой что-то, глухо стукнувшее по борту капсулы. — Фудзимия?

Врач поймал его за ладонь, пристроил на колено, почему-то оказавшееся без ткани, а потом он услышал звук, который ни с чем бы не спутал: тот характерный щелчок, с которым встает на место батарея.

— Держись за голую кожу, иначе тебя тоже зацепит, — пробормотал Фудзимия, и его едва очерченный в ином зрении силуэт налился яркостью, — попробуем сначала пугнуть...

Фазер. Его "лечащий врач" умел запросто обращаться с фазером! Мысль метнулась в голове, а потом пальцы коснулись обнаженной кожи, в мозгу словно вспыхнуло, и темноту залило алым. Боль, боль, боль! Фантомная, дергающая мышцы и дробящая кости, она рождалась в колене и затапливала все тело. И он закричал.

Боль рвала тело, он захлебывался ею, едва понимая, что в реальности ее нет, а потом в ноздри ударил запах хвойной смолы — странный, неуместный в его кошмаре... и все кончилось, словно оборвали нить. Фудзимия крепко прижал его к себе, точно закрывая от взбунтовашейся памяти, и он слепо ткнулся носом в шею, вжимаясь сильнее, глубже, пытаясь едва шевелящимися пальцами вцепиться в плечи. Фудзимия понял, перехватил его ладони, сжал и удержал, когда адреналин схлынул, оставляя вместо себя слабость.

— Прости, — горячие губы на мгновение прижались ко лбу, — я выясню, что происходит, и расскажу тебе. А сейчас спи...

Он даже не попытался воспротивиться, когда Фудзимия быстро уложил его в капсулу и запустил снотворную программу. Легкие наполнились воздухом с запахом грозы и цветов, сознание будто сжало мягкими лапами, успокаивая и удерживая от тревожных мыслей, и он снова заснул.

И, по всей видимости, пропустил всё, что только можно. Впрочем, реальность успела измениться к лучшему — причем радикально.

Все-таки запах свежевыглаженного белья — один из самых приятных. Просыпаться, утопая в нем мало что не по уши, еще лучше. А уж проснуться от того, что настырный солнечный луч щекочет пятку...
Определенно, у него стало гораздо меньше претензий в миру вокруг начиная с себя. И гораздо больше — благодарности.

С таким настроением даже темнота казалась уютной. Он улыбнулся, наслаждаясь тем, как нагревается от солнца кожа, и даже подвинул ногу, чтобы насладиться ощущением еще больше.

Погодите, подвинул ногу?! Он попробовал пошевелить пальцами, и те отзывчиво двинулись в ответ.

— Мне тоже нравится результат, — признался Фудзимия совсем рядом. Присел на койку, поймал за ладонь и предложил: — Попробуешь сесть?

Хвойная смола, которой от него пахло, сейчас казалась нагретой на солнце, почти расплавленной. Красная вязкая слеза на шершавом теле дерева, тягучая и прозрачная.

— Дай мне насладиться маленькими радостями моей беспросветной жизни, — полушутя отозвался он, не в силах перестать улыбаться. Под солнечное тепло удалось подставить и вторую ногу, так что удовольствия стало еще больше. Самое время, получалось, чтобы спросить. — Так что было утром, можешь уже рассказать?

— Вчера вечером, — уточнил Фудзимия, — и прежде чем ты успеешь расстроиться, что опять проспал кучу времени, отмечу, что с лекарственным сном мы закончили, и теперь периоды твоего бодрствования будут увеличиваться и скоро войдут в границы нормы.

Он только молча кивнул, сосредоточенно вслушиваясь в голос его врача.

— Но насколько я понимаю, ты кому-то чрезвычайно интересен. Вчера экстренно отключилось энергоснабжение на двух верхних этажах, вышли из строя все системы безопасности, лифты перестали ходить вовсе. А потом все также неожиданно включилось снова. И это можно было бы списать на технические неполадки, если бы не исчезновение моего планшета. С твоей историей болезни.

Хорошо, что теперь он был свободен от сенсоров реанимокапсулы, а то бы его выброс адреналина не остался незамеченным. Значит, предположение о его причастности к криминальному миру близко к действительности.

— Если ты ждешь ответов от меня, то их не будет, — пробормотал он.

— Ответов не жду, — Фудзимия, судя по тону, только головой покачал. — Предлагаю порассуждать вслух, чтобы я знал, чего бояться и от чего тебя прикрывать. А пока ты думаешь, соображу тебе завтрак.

Кровать едва заметно качнулась — Фудзимия поднялся, скорее всего к пищевому терминалу, оставляя его наедине с мыслями.

Действия Фудзимии прекрасно укладывались в схему "доброго следователя": расположи к себе, начни разговор вслух, расколи до конца. Врач или не врач — тут пришлось воскресить в памяти момент с щелчком фазерных батарей и отодвинуть мысли о том, откуда он обладает этой информацией, — но с оружием он на короткой ноге. Значит, что получалось? Псиоником Фудзимия был точно — вопрос каким? Не менталистом, иначе бы все уже выяснил — или все же менталистом, который не получил то, на что рассчитывал? Отбрасывать вариант с тем, что он и врачом не был — тоже не стоило, потому как точных данных на эту тему не имелось. Зато психологические подводки "доктор" давал изумительно точные, да еще и оружие... Что выходило в итоге? Приставленный надзиратель высокого уровня, который присматривает за преступником и пытается вычислить его связи? А то и ловит остальных на "живца"?

Надо было быстрее вставать на ноги и убираться отсюда. Вопрос только в том, дадут ли ему это сделать, или разговор о выздоровлении всего лишь приманка на крючке?

@темы: слэш, фанфик, Кроуфорд, Ая, Secret Santa-2017, PG-13

Для:  Доктор Амбридж
От:

Название: "Заговор"
Автор:  Оруга
Бета:  Ollnik
Пейринг: Кроуфорд/Шульдих
Категория: преслэш
Жанр: флафф
Рейтинг: PG-13
Размер: мини 2200 слов
Саммари: Ублюдки что-то затевали.
Комментарий автора: Шаци (Schatzi) – ласковое обращение в немецком языке.


читать дальшеУблюдки что-то затевали.

Сидя в кресле возле окна в лучах скудного зимнего солнца, Кроуфорд обдумывал эту мысль и так, и эдак.

Он знал, что паранойя — профессиональное заболевание провидцев. Когда ты видишь, как в будущем лучший друг толкает тебя под машину, а жена спит с твоим боссом, трудно доверять кому-либо в настоящем. Хотя впоследствии может выясниться, что друг убирал тебя из-под выстрела, а с женой вы к моменту видения уже три года как разошлись.

У Кроуфорда никогда не было ни жены, ни лучшего друга. А сейчас даже босса не было. Такое положение дел Кроуфорда очень устраивало.
Надо сказать, паранойя сильно обострилась после того, как он потерял дар провидца. Временно потерял. Конечно, временно. Все были в этом уверены, а больше всех — он сам.

После разрушения маяка он получил травму головы, перелом пары ребер и много чего еще. Шульдих нашел его на берегу. Как ни странно, после неудачи команда не распалась. Они вытащили его на конспиративную квартиру и нашли врачей. Сейчас Кроуфорд был в полном порядке, только дар еще не вернулся. Но все были уверены, что надо просто подождать.

Или они заговаривали ему зубы, а сами что-то замышляли.

Потому что они замышляли. Он хорошо знал свою команду, и паранойя тут была не при чем. Они переглядывались, они кивали друг другу за его спиной и ни на минуту не оставляли его без наблюдения.

Он бы решил, что его собираются продать Розенкройц (что было логично и выгодно), но в чем тогда смысл выхаживать его после маяка? Беспомощным он был бы для Розенкройц еще желаннее.

Кроуфорд подавил дрожь и подтянул плед повыше.

Может быть, они нашли кого-то, кто заинтересован в нем как в Оракуле? Тоже не имеет смысла, пока дар к нему не вернулся. Или они блефуют и собираются всучить покупателю бракованный товар и смыться? Разумно. Но попасться на такой развод могли только неопытные игроки, которые вряд ли хорошо заплатят. Почему бы не подождать, пока он не вернется в рабочую форму, и выручить побольше?

Мысль о том, что команда заключила сделку без его ведома, была неприятна. Самым неприятным было то, что решение принимал, конечно, Шульдих.

После обеда Кроуфорд читал, пил лекарства под хмурым надзором Наги и делал упражнения, предписанные врачом. Потом появился Шульдих с полотенцами и сказал:

— Ванна готова.

Кроуфорду пришлось приложить усилие, чтобы не скривиться. Шульдих широко ухмыльнулся — считал мысль, сволочь. После маяка у Кроуфорда возникли трудности с водой. Точнее, с тем, чтобы находиться в воде. Он совершенно не помнил, как его носило волнами и выбросило на берег, но в подсознании, видимо, что-то отложилось. Кроуфорд это ненавидел, как ненавидел все слабости, зависимости и страхи — все, что лишало контроля.

Пока был слаб, Кроуфорд дал себе поблажку и мылся под душем — сначала с помощью сиделки, потом сам. Но сейчас он был уже почти совсем здоров и мириться с глупостями своего сознания не собирался. Шульдих правильно выбрал время.

Кроуфорд склонился над ванной, проверяя температуру воды (идеальная), пошевелил рукой… и замер, глядя на то, как вода слабо плеснула о бортики. Сердце сжалось, потом заколотилось, в нос ударил запах водорослей…

— Кроуфорд?

Шульдих стоял сзади, ухватив его за плечо.

— Ты точно хочешь делать это сегодня?

Кроуфорд сжал зубы, выдохнул через нос и сказал:

— Да.

И начал расстегивать рубашку, контролируя свои движения, чтоб они не казались нервными.

— Окей, — отозвался Шульдих беззаботно. — Я посижу тут.

Кроуфорд почувствовал облегчение и благодарность. И гнев на себя и свою слабость. И злость на Шульдиха, который знал об этой слабости. Можно было заставить его уйти, но…

— Черта с два, — отозвался Шульдих. — Если ты грохнешься в обморок, нам придется лечить тебя снова. У меня на будущее намечены дела поинтереснее, чем сидеть возле твоей больничной койки.

Кроуфорд скрипнул зубами и продолжил раздеваться. Если Шульдих что-либо задумал, его не переупрямишь. Почему у него в команде все — такие упертые сволочи?

— Потому что ты нас подбирал под себя, — отозвался с пола Шульдих, увлеченно листая какой-то пестрый журнальчик. Без очков Кроуфорд не видел, какой, но был уверен, что это «Плэйбой» или что-то подобное.

Он выбрал пену с запахом мяты, чтоб не вспоминать запах водорослей, и забрался в ванну. Вода была приятно горячей. Он осторожно сел. Здесь было тепло, чисто, светло и пахло мятой, почему же, когда от его движения вода качнулась и плеснула ему на грудь, он изо всех сил вцепился в бортики ванны?

— Тихо-тихо, — прошептал над ухом знакомый голос. — Тихо-тихо, шаци. Все хорошо. Все безопасно. Ты дома. Все окей.

Через секунду он понял, что его гладят по плечам, а потом — что его гладит по плечам Шульдих. Вместо того чтобы немедленно выпрямиться и прервать контакт («первое правило успешного лидера — не распускаться перед подчиненными»), Кроуфорд вздохнул и расслабился, осев в воде. Она снова качнулась, но сейчас ощущение рук Шульдиха на его обнаженной коже, дыхания Шульдиха у него над ухом перебивало все прочие ощущения.

Шульдих продолжал говорить какую-то чушь, но главное — продолжал гладить его плечи, ни на секунду не останавливаясь. Потом зачерпнул воду и полил Кроуфорду на спину. Тот вздрогнул, но Шульдих уже скользил ладонями по его мокрой спине, и Кроуфорд снова затих.

Он не помнил, чтобы чувства от простого прикосновения были когда-нибудь настолько насыщенными.

Шульдих налил в ладони немного геля для душа (цитрусовый запах, хорошо, никаких водорослей) и принялся скользить ими по его спине и плечам, споласкивая и снова намыливая. Потом нырнул правой рукой под мышкой и принялся теми же ласкающими, гладящими движениями мыть грудь и живот Кроуфорда.

Футболка Шульдиха намокла, и когда он прижимался к Кроуфорду, чтоб дотянуться дальше, Кроуфорд чувствовал жар и твердые мышцы его тела.

Теперь у Кроуфорда голову повело вовсе не от паники. Черт. Он же избавился от этой слабости… нет, зависимости... еще на выпускном курсе, разве нет?

— Вот так, шаци, ты как новенький, — приговаривал Шульдих, держа руки ковшиком и поливая из них плечи и грудь Кроуфорда. Потом сел на пятки, отодвинувшись, и спросил:

— Встаем?

Кроуфорд заморгал, приходя в себя, и посмотрел на него. Шульдих был до пояса мокрый, с небрежно завязанными на затылке волосами, и куда больше походил на себя времен Розенкройц, чем на гламурную взрослую версию в дорогих шмотках.

Очень плохо. Взрослого Шульдиха было куда легче воспринимать как подчиненного. А неуправляемый подросток из Розенкройц был не подчиненным, а слабостью. Зависимостью.

— Мечтой, Кроуфорд, мечтой, — подсказал Шульдих, ухмыляясь. — Признай уже.

Сволочная натура, впрочем, с юности не изменилась.

Кроуфорд, опираясь на бортик ванны, потянул себя вверх. Для этого потребовалось неожиданно большое усилие, и Шульдих тотчас же шагнул ближе и поддержал его. А затем, когда вместе они стояли уже уверенно, отстранился и вложил в его руку мочалку:

— Дальше сам, или надо помочь?

— Сам, — сухо отозвался Кроуфорд.

— Ну, как знаешь.

И Шульдих вернулся к своему «Плэйбою», устроившись так, чтоб страховать каждое движение Кроуфорда.

После ванны Кроуфорд, едва добравшись до кресла, мгновенно заснул. Но в полусне еще успел подумать, что Шульдих не стал бы решать его судьбу без его ведома. Почему-то теперь был в этом абсолютно уверен.

Так что, проснувшись, Кроуфорд столкнулся все с той же проблемой: так что, черт возьми, замышляла его команда?

В конце концов он решил просто спросить. Если ему соврут — он, по крайней мере, поймет, что ему врут.

Но Шульдих очень удивился вопросу.

— Ты решил спросить? Просто спросить и все? Не давить, не запугивать и не просчитывать вероятности? Кто ты и где наш босс?!

Кроуфорд почувствовал, что его щеки потеплели — и нельзя было списать это на горячую воду, как в ванной.

— У меня слишком мало данных для расчета, — сказал он.

— Да неужели, — Шульдих снова ухмылялся. — Ладно. Я тебе скажу. Мы действительно кое-что задумали втайне от тебя.

Ну что ж, хотя бы один плюс в этой ситуации: у него нет паранойи. Шульдих все-таки пошел на сделку втайне от него, сам сказал. Кроуфорд не ждал этого. Не верил, хотя и прикидывал возможности. Но не верил. Очень глупо с его стороны.

— Не помнишь, какое сегодня число, Кроуфорд?

— Двадцать пятое, — ответил он отрешенно.

— Та-дамм! Мы празднуем Рождество! — Шульдих засветился, как праздничная елка.

Что?

— Вы что? — переспросил Кроуфорд. Он пока не замечал за собой галлюцинаций, но это явно была одна из них.

Шульдих, галлюцинация он был или нет, моментально считал эту мысль.

— Мы празднуем Рождество, — с готовностью повторил он. — Фарфарелло принес елку. Наверное, украл возле какой-нибудь церкви, но неважно, елка красивая. Наги развешивает гирлянды. Я сделал больше всех — заказал еду!

Кроуфорд шевельнул рукой — хотел поправить дужку очков, но тут же вспомнил, что очков нет, и с досадой вздохнул.

— С каких пор мы празднуем Рождество?

— Ну, в прошлом году мы ставили елку возле дома и обменялись подарками…

— …и это была инсценировка для Такатори, о чем вы все прекрасно знали, — сказал Кроуфорд. — Все гайдзины празднуют Рождество, любой японец скажет. Не празднует — подозрительно. Только поэтому нам пришлось имитировать все эти рождественские традиции.

— Да, и нам понравилось, поэтому мы решили повторить.

— Шульдих, — сказал Кроуфорд, — выпускники Розенкройц не верят в бога. А Фарфарелло мечтает его убить. Как, интересно, мы можем его праздновать?

— Ты узко мыслишь, Кроуфорд, — сказал Шульдих. — В мире глобализация. Всем плевать, что там было в оригинале, весь мир хочет нарядную елку, фейерверки, подарки и пожрать. Бери пример с Наги — у него здоровое японское отношение к Рождеству: просто еще один праздник. А с Фарфарелло вообще все логично: кто не родился, того и не убьешь. Так чего бы нам и не праздновать, а, Кроуфорд?

— То есть эти последние дни…. — сказал Кроуфорд медленно, — …вы готовились к Рождеству? Серьезно?

Дверь приоткрылась, и из-за нее высунулся взъерошенный Наги.

— Там пришел посыльный со жратвой, — сказал он. — Мы ему заплатим или как? Фарфарелло говорит, что лучше или как, он как раз хотел испытать новые ножи.

— Испытает на ком-нибудь другом. Я слишком долго искал в этом городе приличную пиццу, чтоб нам отказали в доставке из-за пропавшего курьера.

Они спустились в гостиную, где стояла нарядная, хотя немного помятая с одного бока елка, под потолком мигали гирлянды (Кроуфорд заметил, что по крайней мере у одной из них шнур полметра не доставал до розетки, но это не мешало ей светиться так же ярко, как и другим), а на столе дожидалась гора еды. Похоже, они скупили все, что можно было купить или заказать на вынос.

А дальнюю стену украшала самодельная драпировка из нанизанного на нити попкорна и больших красных бантов.

Кроуфорд чуть не споткнулся, когда ее увидел.

— А это что еще такое?

— Привет из Америки, — с гордостью сказал Шульдих. — Правда, похоже? Ты довольно ярко их представлял.

Ох, действительно. Когда-то очень давно миссис Кроуфорд (мама, он называл ее мама) делала такие же гирлянды из попкорна и красной ткани. Они вместе крепили их на перила лестницы. Но откуда… А, конечно.

— Видимо, я бредил, — сказал он сухо.

— Да, детство вспоминал, — кивнул ему Шульдих с ехидцей.

Вот же ублюдок. Ну и команду он себе подобрал.

Кроуфорд еще раз посмотрел на добрых метров пять самодельной гирлянды и представил, как его команда — трое могущественных паранормов, которые два месяца назад едва не отправили весь мир в хаос — сидят и нанизывает попкорн на длинные нитки, чтобы устроить ему праздник и напомнить о детстве.

Да в Розенкройц их всех списали бы за профнепригодность.

— Если бы вы не секретничали, я бы мог тоже что-нибудь сделать, — сказал Кроуфорд снисходительным тоном, стараясь скрыть комок в горле. — Что-нибудь классом повыше, конечно.

— О, не беспокойся, — отозвался Шульдих, — ты все это оплатил! — и помахал тем, что очень напоминало чековую книжку Кроуфорда.

— Шульдих, может не стоит, — сказал Наги вполголоса, — доктор нас предупреждал насчет стресса…

— Что ты, какой это стресс, — отозвался Шульдих. — Он привык.

И в самом деле, разговор о деньгах был знакомым и успокаивающим. Кроуфорд планировал, команда зарабатывала, Кроуфорд распределял полученное, команда тратила. Больше всех тратил Шульдих, так что Кроуфорд привык к попыткам того залезть к нему в кошелек.

— Я совершенно здоров, — заявил он. — И никакой стресс мне не страшен.

— Ой ли, — сказал Фарфарелло с кушетки у задней стены. И посмотрел вверх.

Все тоже посмотрели вверх. Наги нервно хихикнул.

Над проемом дверей, в которых остановился Кроуфорд, висел пучок омелы. Кроуфорд почувствовал, как время замерло… и пошло вновь. Он видел эту омелу раньше, она привиделась ему впервые чуть ли не в детстве. И потом видение повторялось и повторялось, что означало важнейший поворотный пункт в судьбе пророка.

— Я правильно понимаю, что сегодня мы чтим все старинные рождественские традиции? — поинтересовался он невозмутимо. На самом деле Кроуфорд был так далек от невозмутимости, что дальше некуда. В нем разгоралась священная радость пророка, увидевшего осуществившееся видение, удовлетворение от того, что старая загадка будет вот-вот решена, а вдобавок — восторг и надежда, которые он строго-настрого запретил себе в Розенкройц.

Фарфарелло в качестве положительного ответа затянул рождественский гимн. У него оказался хороший звучный голос, и он знал все слова.

Но Кроуфорд его не слушал. Он шагнул к Шульдиху и решительно притянул к себе, ухватив за рыжую гриву. Глаза у того расширились, но губы раскрылись под губами Кроуфорда с податливой готовностью, а в следующую секунду Шульдих обхватил его спину и с энтузиазмом ответил на поцелуй.

Наги захлопал и что-то одобрительно закричал, Фарфарелло переключился на другой рождественский гимн, на этот раз мажорный… но все это было неважно.

Важно было другое. Оторвавшись от губ Шульдиха, Кроуфорд вдруг ощутил знакомый тонкий звон на грани слышимости, дрожь по позвоночнику и вспышку перед глазами. А затем пришло видение…

Они с Шульдихом стоят где-то на крыше, и за Шульдихом сияет большая полная луна, и он выглядит на несколько лет старше, чем сейчас, но еще красивее, и едва не пританцовывает от возбуждения, и расплывается в улыбке, которая и знакома и не знакома Кроуфорду, и говорит:

— Ну что? Ты сейчас что-то видишь, да?

— Я же просил не подглядывать, — отвечает Кроуфорд, и Шульдих отмахивается: «Ну прости».

И Кроуфорда накрывает пониманием, что все годы с этой минуты до момента видения они были — будут — вместе.

А возможно, и дальше.

…Видение схлопнулось с тем же тонким звоном, и Кроуфорд покачнулся, но его обхватили руки Шульдиха. Позади маячили Наги и Фарфарелло.

Надо все-таки купить новые очки. Куда это годится, если лидер не видит выражения лиц своей команды.

Хорошо, что Шульдих был совсем рядом, и о выражении его лица гадать не приходилось.

— Это было видение? — спросил он дрожащим шепотом.

Кроуфорд сжал его руку, прочистил горло и сказал строгим начальственным голосом:

— С понедельника мы начинаем искать работу для всей команды. А до тех пор... раз уж вы это все затеяли…

@темы: слэш, фанфик, Шульдих, Кроуфорд, Secret Santa-2017, PG-13