Когда утром в доме Шварц появляется рождественский венок из омелы с четырьмя свечами, каждый член команды, проходивший мимо него, невольно притормаживает и сначала долго рассматривает символический намек, а после задумчиво переводит взгляд на окно. Действительно, к этому моменту за стеклами всегда приличных размеров сугробы, и почему-то, по обыкновению, именно в это утро неспешным вальсом в желтом свете фонарей танцуют снежинки. Это – знак.

Венок из омелы – старая немецкая традиция, никто уже сейчас не вспомнит, когда точно он впервые появился на столе в гостиной, но у Шульдиха тогда был такой взгляд, что оспаривать присутствие инородного предмета, совершенно не сочетающегося с их деятельностью, не решился даже Кроуфорд. Самым любознательным оказался Наги, который имел неосторожность задать вопрос о празднике, после чего был оккупирован телепатом на добрые полтора часа, выслушивая его восторженные рассказы о такой дивной семейной традиции. Неизвестно, промыл ли рыжий нахал мальчонке мозги или эта идея семейного праздника была действительно его собственным желанием. Но когда оба с решительным взглядом вошли на кухню и заявили Брэду о том, что в этом году они будут праздновать рождество, от разбитой чашки с остатками кофе Кроуфорда спасло только то, что он это предвидел. Однако так легко уступать оракул не собирался, и между ними было заключено пари. Если до 24 декабря им удастся (без применения дара, на это был сделан особый акцент) уговорить Фарфарелло отпраздновать Рождество, то Брэд не будет против и даже снимет домик в горах на все выходные за свой счет. Устоять перед таким щедрым предложением было сложно, поэтому уверенный в своей победе дуэт моментально согласился на пари.

Кроуфорд только хмыкнул, позволив себе улыбнуться уголками губ на секунду, наблюдая за тем, как они наперегонки вылетают из кухни и несутся в сторону комнаты берсерка. Оракул вздохнул и, налив себе еще одну чашку кофе, уютно устроился за ноутбуком, выбирая подходящий домик для предстоящего праздника. Само собой о том, что им каким-то чудом удастся уговорить ирландца, он знал. Однако так же он знал, что это будет далеко не самой простой задачей, и что-то подсказывало ему, что событие это будет полезно для команды в целом.

Первая свеча будет зажжена в первое воскресенье. Это – начало отсчета.

– Ну, пожалуйста...

– Нет. Это День Рожденье Бога, я не буду его праздновать, это не причинит Богу боли.

– Фарф. – тяжкий вздох. – Нет, ну я серьезно. Ты не понимаешь, как для меня это важно! – голос Шульдиха был готов сорваться на крик, однако ирландец даже спустя час уговоров оставался неумолимым. Конечно, если бы Брэд не поставил телепату условие «не пользоваться даром», то он бы уговорил психа намного быстрее, например, методом иллюзии или психического давления. Да каким угодно методом, если бы можно было, но…

«Чертов Брэд, он наверняка все предвидел заранее, вот и выставил такие условия!», – раздраженно думал про себя рыжий, нарезая круги по комнате Фарфарелло – «А я – ДУРАК! ДУРАК! Столько лет жить с этим ублюдком под одной крышей и так легко купиться на его предложение! Почему я раньше не заподозрил, что он согласился с этим слишком легко?»

– Фарф! – рыкнул немец, вжав седого молодого человека за плечи в спинку кресла и заглядывая ему в глаза. А ведь всего чуть-чуть, лишь минутное копание в голове ирландца, и все стало бы замечательно.

Берсерк неохотно оторвался от книги, которую читал и уставился своим единственным янтарным глазом на Шульдиха. – Слушай, Шу. В чем проблема? Я вообще могу просто остаться дома, и езжайте вы куда хотите и отмечайте, что хотите. – потерев переносицу, произнес он. Немец в ответ на эти слова только издал странный звук, похожий на стон, безвольно выпустил из рук синюю безрукавку, которую он сжимал до этого, и поплелся к выходу. Фарфарелло проводил его взглядом и, хмыкнув, вернулся к чтению. Ему вообще было не понятно, почему вдруг убийцам приспичило отмечать рождество.


Время идет, и вторую свечу зажгли ровно через семь дней после первой.


Наги долгое время ходил по коридору из стороны в сторону мимо двери в комнату Фарфарелло. Обострение последнего уже сошло на нет, так что в подвале, как и в смирительной рубашке, он сейчас не нуждался, и был вполне вменяем, что, естественно, не способствовало продвижению миссии телекинетика и телепата. Собрав всю свою решимость в «кулак», мальчик остановился и уверенно постучал.

– Можно? – приоткрывая дверь и просовывая голову в щель, спросил он. Берсерк лежал на полу в наушниках и слушал какую-то музыку на высокой громкости, по всей видимости, это было сочинение Баха, концерт для органа №1 – 1. Allegro.

«Ясно, он меня не слышит», – подумал мальчик и собрался выйти, как вдруг его остановил голос Фарфарелло.

– Что ты хотел? – безучастно поинтересовался парень, вынимая один наушник из уха и вертя его в пальцах.

Уверенность улетучилась со скоростью света, как и слова, которые мальчик собирался сказать. Наги слегка нахмурился. – Нет, пожалуй, уже ничего. – развернувшись, он вышел, закрыв за собой дверь. В гостиной он встретился с Шульдихом, замершим в ожидании. На что Наги лишь отрицательно покачал головой, что означало, что он тоже провалился.

– Должен же быть хоть какой-то способ заставить его поехать? – задумчиво изрек телекинетик, забираясь в кресло с ногами и по воздуху, перемещая в свои руки PSP. – Может просто сказать ему, что если именно он будет праздновать день рожденье бога, то это его оскорбит?

– Я уже пробовал, не прокатило. – Устало отозвался рыжий, прикладывая к голове прохладную банку с газировкой.

– Хм… может тогда просто сказать Брэду, что Фарф согласен, а перед отъездом ударить его по голове чем-нибудь, чтобы он сознание потерял? Так и повезем. – рассуждал вслух Наоэ, уставившись в приставку, поглощенный прохождением нового уровня игры. Шульдих рассмеялся, откидываясь на спинку дивана. – Ага, и на протяжении всего рождества, мы незаметно для Кроуфорда будем бить его по голове, чтобы он не очнулся и нас не выдал! Класс! Прости малыш, но я думаю, что такой номер тоже не пройдет.

– А жаль… – Выдохнул японец, отключаясь от реального мира и с головой уходя в игру.

– Да уж, действительно жаль. – Подтвердил телепат.

Остальное время они провели молча, пока в гостиной не появился Кроуфорд. Оценив обстановку, брюнет поправил очки на переносице и прервал царившую в комнате тишину насущным вопросом.

– Кто сегодня готовит ужин?

Телепат перевел взгляд на мужчину, сосредоточенно смотрел около минуты, пытаясь понять сказанное. Шульдих все еще был уверен в том, что оракул намеренно согласился на их условия, потому что знал, что у них ничего не выйдет. – Я. – наконец выдал он.

Кроуфорд, как ни в чем не бывало, посмотрел на свои наручные часы. – Поторопись. Остался час. Я проголодался. – С этими словами мужчина снова удалился в свой кабинет.

«Гребанный оракул», – рыкнул про себя рыжий, поднимаясь с дивана и отправляясь на кухню: – «Наверное, сидит там сейчас и смеется над нашими попытками. Ну, ничего… ничего.»

– Слышишь, Брэд! Я тебе не проиграю! – выкрикнул немец, размахивая ножом и указывая им в сторону кабинета оракула.

Кроуфорд на секунду оторвался от монитора и посмотрел на дверь, из-за которой раздавались крики. – Я знаю, Шульдих. Я знаю. – тихо, сам себе сказал оракул, улыбаясь уголками губ, и вернулся к работе.


В воскресенье, за неделю до торжества на венке из омелы была зажжена третья свеча.


Рыжий сидел в гостиной мрачнее тучи и сверлил взглядом три горящие свечи на венке. Он чувствовал, как с каждым миллиметром растаявшего парафина утекает его время. Постепенно ему даже начинало казаться, что где-то стоит Брэд и тихо смеется над его неудачами. Не было ничего удивительного в том, что когда оракул вышел из кабинета за очередной порцией кофеина, Шульдих набросился на него, вцепившись в лацканы пиджака, и заорал. – Ты издеваешься надо мной, да?! Ты ведь знал! Знал, сволочь, что Фарф не согласится!!!

Кроуфорд машинально поправил съезжающие на кончик носа очки. – Шульдих. – холодно произнес он. – Убери от меня свои руки.

Презрительно фыркнув, телепат отпустил начальство и отошел в сторону, от души пнув мягкий диван. Удар отозвался неприятной болью в ноге, но возмутитель спокойствия не спешил радовать и без того ухмыляющегося Брэда своим скулежом. Впрочем, брюнет появился в середине дня в гостиной не случайно. Все дело в том, что пару минут назад у него было видение, прекрасно показавшее ему во всех перспективах, что будет, если идея фикс рыжего накроется. И даже если не брать в расчет денежный убыток, который понесет оракул за продажу дома в горах, последствия самые неприятнейшие. Еще находясь в своем кабинете, он несколько раз прокручивал перед глазами явившуюся ему картину и понял, что для того, чтобы будущее вновь вернулось в прежнее русло, необходимо его непосредственное участие. Поскольку ранее он видел, что Фарфарелло уговаривает именно Шульдих, значит, непосредственно самому пророку оставалось только подтолкнуть рыжего к гениальной идее, как это сделать, и все встанет на свои места.

– Больно? – поинтересовался Кроуфорд, прерывая тихий поток ругательств Шульдиха.

– Конечно, больно! Я же живой! – не сдержавшись, рявкнул немец, и плюхнувшись на диван, принялся растирать ноющую ногу. Возможно, в другое время Кроуфорд бы добавил еще пару фраз для поворота мыслей Шульдиха в нужное ему русло, но сейчас пророк прекрасно видел, как в застывших зеленых глазах зажегся огонек надежды на успех, быстро набирающий обороты. Все верно. Боль способны испытывать только те, кто родился, те кто существует.

В тот момент когда немец, наконец, понял, каким весомым доводом можно выбить из ирландца согласие на поездку, он позабыл о боли в ноге и сорвался с места, ринулся на второй этаж.

– Фарф! – с радостным воплем, он ворвался в комнату берсерка, открывая дверь с ноги. – Знаешь, я тут тебе кое-что хотел сказать.

Фарфарелло уже порядком поднадоели и рыжий, и Наги со своими нелепыми уговорами, так что при появлении Шульдиха в своей комнате ему хотелось провалиться в библию, или хотя бы стать невидимкой на время очередной бестолковой тирады с причитаниями и воем о том, как это замечательно – встречать рождество всей «Семьей».

– Нет. – отрезал ирландец, с усердием вчитываясь в молитвенник.

– Фарф... –протянул немец, всем своим видом показывая, что так легко берсерку от него не отделаться. В два прыжка он оказался рядом с пепельноволосым, ловко вырвал у него книгу, отскакивая подальше, на всякий случай. – Знаешь, я вот сейчас ногой ударился о диван, мне было больно.

Бровь берсерка изогнулась в немом изумлении, он ожидал услышать многое, но никак не это.

– Ты конечно боли не чувствуешь, но ведь такие как ты – это редкие-редкие исключения, верно? – устраиваясь на подоконнике, продолжал немец, не обращая внимания на то, что псих демонстративно повернулся к нему спиной на диване, делая вид, что хочет спать. – Верно. А ведь для того, чтобы чувствовать боль, нужно быть живым. А значит нужно родиться. – Шульдих выдержал драматическую паузу, для того чтобы ирландец мог хорошо усвоить сказанное, после соскользнул с подоконника и отправился к двери. – Подумай, Фарф, может быть, День рожденье Бога все-таки стоит отметить? Ведь если бы он не родился, он бы не чувствовал боль. – ликуя в душе, предчувствуя свою победу, немец запустил в парня Библией и вышел, закрыв за собой дверь. Через два дня он придет к Кроуфорду в кабинет и с довольной улыбкой напомнит, что тому пора поторопиться и выполнить свою часть обещания.


25 декабря, на венке зажжены все четыре свечи.


По заснеженной дороге в сумерках не спеша двигался автомобиль, черный внедорожник марки Nissan, бесшумно проезжая мимо двухэтажных коттеджей, постепенно поднимаясь все выше и выше в горы. Кроуфорд сидел за рулем, иногда, приличия ради, сверяясь с навигатором на приборной панели. Он тут уже был пару дней назад, проверял дорогу, но сообщать об этом другим членам команды не собирался, иначе бы точно не отделался от причитаний рыжего о том, что он не взял его с собой.

Фарфарелло дремал на переднем пассажирском сиденье, видимо, мысли о том, как можно поздравить Бога, его вымотали не хуже длинной дороги. В салоне тихо на повторе звучала песня группы ABBA с навязанного немцем диска, сам же рыжий, как и самый младший член команды Шварц, мирно спали на заднем сиденье. Кроуфорд какое-то время рассматривал задремавших товарищей по команде через зеркало заднего вида. Они уснули часа два назад, и воцарившаяся тишина не могла не радовать пророка, да и какому водителю понравится, когда его каждые пять минут спрашивают: «Далеко еще? Долго? А примерно?!».

Спустя еще полчаса машина плавно остановилась напротив деревянного двухэтажного домика в стиле хай-тек, с застекленной верандой и террасой. Брэд выключил магнитолу, двое на заднем сиденье проснулись сразу же.

– Мы приехали? – потирая глаза руками, поинтересовался Наги.

– Да. – невозмутимо отозвался брюнет.

– Вау! Кроуфорд, да ты , как я посмотрю, на этот раз не поскупился! – восторженно воскликнул немец, перегнувшись в проем между передними сиденьями, рассматривая дом. От его вскрика проснулся Фарфарелло.

– Тут всего три спальни наверху, так что вы двое, как инициаторы , будете спать вместе. – спокойно сказал Брэд, вытаскивая ключи из замка зажигания и выходя из машины. Наги с телепатом переглянулись и лишь пожали плечами. Похоже, ни тот, ни другой не видели в этом предложении ничего дурного. Малыш – потому что был уверен, что немец напьется и будет мирно дрыхнуть (да, конечно же, он знал, что тут есть сеть и скучать ему не придется), а рыжий, потому что уповал на то, что ему удастся заснуть исключительно под утро в состоянии «все равно где». Фарфарелло в разговор соратников не вникал, он рассматривал двухэтажный коттедж, размышляя о том, что в такой праздник действительно следует сделать что-то особенное.

На улице температура близилась к отметке минус двадцать пять. Шульдих, выскочив из машины, пулей метнулся к Кроуфорду, стоявшему на крыльце домика, перебирающего ключи на связке. – Боже! Брэд! Сколько можно тут возиться?! Такими темпами я сдохну от холода! – всплеснул руками рыжий и выхватил у начальства ключи. В толстых перчатках совершать какие-либо манипуляции пальцами было просто невозможно, и, тихо рыкнув, Шульдих зубами стянул перчатку с правой руки, пытаясь побыстрее подобрать нужный ключ. – Вуаля! – довольно протянул телепат, входя в темное помещение.

«Брэд, а где тут включается свет?» – он мысленно потянулся к Оракулу.

«Откуда мне знать, Шу? Я тут впервые, как и ты» – флегматично ответил Кроуфорд, снова заводя мотор машины, чтобы отвезти ее в гараж. Ему бы очень не хотелось посадить себе аккумулятор за эти каникулы, ведь на праздники ночи обещались быть особенно морозными, тем более в горах.

Изнутри дом представлял собой довольно просторное светлое помещение в современном стиле с элементами классицизма, например такими, как камин с кирпичной кладкой и картины с изображением зимних пейзажей в старинных узорчатых рамах. На первом этаже располагались: прихожая с небольшим коридором, душевая и уборная, просторная гостиная, где уже стояла высокая и пышная елка, а так же удобная современная кухня. На второй этаж из гостиной, наполненной ароматом хвои, вела широкая лестница, расположившаяся по стене рядом с входом в кухню. Там было три спальни: две на одной стороне, одна на другой, рядом с кабинетом, в конце коридора – ванная.

Пара часов суеты, и гостиная приобрела праздничный вид: Наги при помощи телекинеза нарядил елку, Шульдих мастерски орудовал на кухне, радуя команду запахами изысканных блюд, Фарфарелло помогал сервировать стол, а Кроуфорд, сидя с бокалом вина в мягком кресле у камина руководил процессом.


Оракул не пьет по одной простой причине – это не дает ему пользоваться даром. Будущее заволакивается туманом, через который ничего нельзя разобрать, исчезают все звуки, точнее, они сливаются в непонятный гул. Проще говоря, спиртное оставляет Кроуфорда в неведении, которое он терпеть не может. Однако, сегодня все-таки праздник… Еще немного посомневавшись, Брэд все-таки кивает на предложение Шульдиха выпить, и рыжий вихрем улетучивается на кухню, видимо, опасаясь, что начальство передумает. Спустя минуту Брэд уже сидел со стаканом виски.

Ближе к двум часам ночи, уже изрядно захмелев, вся компания, за исключением Наги, который ушел спать еще час назад, отправилась на улицу запускать петарды. Рыжий специально накануне праздника пробежался по всем тематическим магазинам и выбрал самые мощные и яркие. Ящики с пиротехникой, усилиями Фарфарелло, были установлены на снегу недалеко от дома. Шульдих с видом знатока выхватил пару самых больших коробок с фейерверками, и, отскочив на пару метров от товарищей, принялся зарывать их в снег. Все реплики Брэда о том, что следует прочесть инструкцию, рыжий пропустил мимо ушей. Смеясь, ответил, что Кроуфорду не помешало бы хотя бы один день в году не быть таким занудным и расслабиться.

– Все эти хреновины действуют по одному признаку! – хлопая себя по карманам в поисках зажигалки, продолжал телепат. – Закапываешь в снег, поджигаешь фитиль… и! – Искомый объект, как раз попался под руку, улыбаясь еще шире, телепат поджег фитиль.

В этот самый момент в затуманенном хмелем сознании Кроуфорда очень четко обрисовалась машина скорой помощи, около которой суетились врачи, аккуратно закатывая коляску с пациентом внутрь. Человек кричал, оракул пока не мог разобрать слов, но по гулкому фону было ясно, что кричал он от боли.

Далее было очень светлое помещение, Наги сидящий вместе с Фарфарелло на кушетке, и он сам из стороны в сторону метавшийся по больничному коридору напротив двери с горящей надписью: «Не входить! Идет операция!». Врач, качающий головой, устало снимающий окровавленные перчатки.

Давящее молчание, сумеречная палата и рыжий парень с короткими волосами и перебинтованным лицом. Холодные бледные пальцы, сжимающие руки Кроуфорда, совсем не уместные шутки и карта пациента с диаграммой состояния, линия на которой напоминала крутой склон.

– Брэд. Когда меня выпишут? – глухо и бесцветно поинтересовался Шульдих.

– Скоро. – собственный голос, казался чужим, как никогда.

– Я ослеп, да? – как бы, между прочим, добавил рыжий.

– Все будет хорошо, Шу.

– Правда?

– Да, обещаю.


Кроуфорд приходил к нему каждый день, иногда даже оставался на ночь. Шульдих давно перестал жаловаться на то, что мерное постукивание пальцев Брэда по клавишам ноутбука его раздражает. Они беседовали о прошлых миссиях, вспоминали разные курьезные моменты, постепенно рыжий даже начал смеяться. Иногда заходили Фарфарелло и Наоэ, ирландец приносил Шульдиху разнообразные сорта чая, а с мелким рыжий делал домашние задания для школы. Совсем скоро, в начале весны, должны были снять повязки, лицо немца сильно пострадало, но Брэд уже договорился с врачами о пластике, вот только зрение не вернуть. Хотя Шульдиху об этом так и не сказали, возможно, он и сам догадывался, но как и все предпочитал не поднимать болезненную тему.

Весна. Приказ от начальства о том, что к ним в команду пришлют нового телепата. Дрожь в руках, лязг тормозов на мокрой дороге на повороте к больнице. Бегом. Бегом до знакомой палаты с номером 148, распахнутая настежь дверь и … Никого. Застеленная кровать, приоткрытое окно и весенний ветер с привкусом горечи и боли. Срываясь с места, хватая за плечи первую попавшуюся медсестру, Брэд, всегда такой спокойный и уверенный, сейчас кричит, позабыв обо всех правилах приличия.

– Где он! Где парень, что лежал в этой палате!

Искренний испуг в глазах девушки, бормотание. – Приезжали его родственники, его забрали домой.

– Какие родственники!? У него нет никого кроме меня! Мы его семья!

Фарфарелло, подоспевший вовремя, оттаскивает Кроуфорда от медсестры, сунув ей купюру в карман халата – за молчание. Белый как полотно Наги, изо всех сил старающийся быть взрослым и не плакать. Никто не задает вопросов, и домой они возвращаются молча. Все итак ясно: слепой телепат, телепат – калека, слабое звено в команде. Шульдиха больше нет, они даже не узнают, где его похоронили и не смогут принести ему цветы.

С осознанием этого видение рассыпалось. Брэд сам не успел понять, как он с такой скоростью оказался около телепата, дернув его на себя за плечо, рукой в кожаной перчатке закрывая ему лицо, как его уши заложило от оглушительного взрыва, а перед глазами полыхнуло пламя. Фарфарелло среагировал моментально, повалив обоих старших товарищей в снег, чтобы потушить пламя.

На этом праздник был окончен.

Фарфарелло отправился в свою комнату делать подарок богу, а Брэд остался с Шульдихом в гостиной. Телепат пил одну за другой, осыпая сквозь зубы немецкими ругательствами нынешних производителей фейерверков.

– Шульдих, не крутись! – нахмурившись, одернул немца оракул, расчесывая влажные рыжие волосы. Теперь, когда одна половина пышной шевелюры едва прикрывала уши, опаленная неудачным фейерверком, стоило привести все в нормальный вид, чтобы с утра не слушать завывания немца о том, что он похож на пугало.

– Не могу!

– Не крутись, говорю! А то сейчас вообще побрею налысо!

Клац-клац, рыжие пряди опадают на светлый ковер. Спустя минут десять безобразие на голове немца стало походить на нормальную стрижку – рваное каре.

– Ну вот, готово, теперь ты снова стал похож на человека. Можешь смотреть. – откладывая ножницы, протянул пророк. Шульдих только отмахнулся, не имея ни малейшего желания рассматривать в зеркале свою новую прическу. Более того, он был просто уверен, что выглядит сие действие отвратительно, так зачем же себя расстраивать лишний раз?

Погрузившись в собственные размышления, Шульдих даже не заметил, как Кроуфорд ушел спать, и немец остался в гостиной в гордом одиночестве. «Ну и хрен с ним. Подумаешь, волосы опалило!», – думал про себя телепат, наполняя пузатый бокал очередной порцией терпкого виски: «Я и так очень даже ничего! Да? Да!». Лениво поднявшись с места и пройдя до высокого зеркала, висящего на стене, Шульдих принялся рассматривать собственное отражение. Из зазеркалья на него смотрел подкаченный высокий мужчина лет двадцати пяти, светлокожий, что особенно было контрастно с черными брюками и водолазкой без рукавов, с зелеными глазами, мутноватыми от чрезмерно выпитого спиртного. На голове привычный беспорядок, правда, теперь рыжие пряди совсем торчат в разные стороны, а самые длинные из них слегка касаются плеч. В целом, Шульдих остался доволен, про себя отметив, что из Кроуфорда вышел бы отличный парикмахер. После он вернулся на диван, где продолжил, уже в более веселом расположении духа, обмывать свою прическу. Спустя какое-то время алкоголь начал брать верх над сознанием ,и телепата стало клонить в сон. Решив, что идти на второй этаж ему откровенно лень, он вытянулся на диване в полный рост, сгреб под голову шарф оракула, и уснул.

Рыжий замерз спать на диване в гостиной, проснувшись от холода, так и не протрезвев, он поднялся на второй этаж, где завалился в первую попавшуюся спальню. С тихим хлопком двери, на ходу стягивая одежду, небрежно сбрасывая на пол, с шорохом мнущийся ткани, он шел к манящей теплом кровати, в которой уже кто-то спал. В голове все отключилось, когда знакомо-незнакомые руки медленно развернули его за плечи, укладывая на спину, а чьи-то колкие обветренные губы властно накрыли его собственные, целуя. Никаких мыслей. Ему было хорошо. Жар чужого тела плавно перетекал в его собственное, промерзшее до самого нутра, согревая. Позже у него промелькнула мысль, что было бы хорошо, если бы так было всегда.

Шульдих, такой целеустремленный, наглый, довольно сильный юноша… Кто бы мог подумать, что в руках Брэда его обнаженное тело покажется оракулу таким хрупким? Кроуфорд хотел его сломать, он знал, что с этой проклятой ночи больше не захочет отпускать немца. Волосы, казавшиеся грубыми и жесткими, торчащими в разные стороны, на ощупь – мягкие будто шелк, отливающие раскаленной медью в тусклом свете луны пробивающимся сквозь шторы. Алебастровая кожа, такая тонкая – брюнету казалось, что его обветренные на этом треклятом морозе губы полосуют ее как бритва. Такой тихий, податливый, послушный… Как Кроуфорд может позволить Шульдиху, принадлежать кому-то еще? Никому.

Они оба заснули лишь под утро, Кроуфорд обнимал Шульдиха со спины, расслабленно, уткнувшись носом тому в затылок. Проваливаясь в сон, в голове Брэда крутилась лишь одна мысль: «он его сломает, уничтожит – своими руками, но никогда никому не позволит увидеть телепата таким».

Вопреки ожиданиям Шульдиха, когда они проснутся, оракул не станет ничего отрицать и даже не сделает вид, что ничего не было. Все начнется с легкого поцелуя в щеку, запаха слишком крепкого кофе и спокойного – «Доброе утро, Шу». Такие простые слова, однако именно они перевернут весь внутренний мир рыжего. С этого года все будет по-другому, незримо, за кадром и только для них двоих. Возможно, пока это лишь чувство собственности с одной стороны и чувство покоя – с другой, принимая друг друга такими, какие они есть, без ужимок и лжи. Неизвестно, что эти двое загадали в ту ночь, стоя рядом с венком из омелы с четырьмя горящими свечами, а может, они и вовсе ничего не загадывали. Но не зря же Рождество считается волшебным праздником, в который исполняются потаенные желания.

С годами время сделает свое, появится новое чувство, известное миру, но непривычное для них обоих, быть может, даже больше чем любовь. Празднование Рождества войдет в традицию Шварц, ради которой Кроуфорд когда-нибудь откажется от очередной миссии, что бы провести десять дней в том самом домике в горах. Вот только фейерверки они никогда запускать не будут. Волосы Шульдиха довольно быстро отрастут до привычной всем длины, и, быть может, в одну из Рождественских ночей, он даже сам принесет Брэду ножницы. Вот только тот отложит их в сторону, а протесты немца утонут в предрассветном сумраке и десятке поцелуев.

И каждое 26 декабря будет начинаться с слишком крепкого кофе и фразы, ставшей такой же традицией: «Доброе утро, Шу».